Этот превосходный полет производит огромное впечатление прежде всего спокойным мужеством пилота, который, как видно по всему, уверен в себе. Аэроплан его снова взмывает к облакам.
Он летит, распластав крылья, в розовых лучах вечернего солнца, клонящегося к закату, как бы играючи с бризом».
Да, Попов в тот день поразил и восхитил всех. Пролетев над западной частью Канна, он направил свой аэроплан над морем, над дымящими на рейде миноносцами, к островам Лерэн, лежащим к юго-востоку, в нескольких милях от города, напротив горного отрога, именуемого Обсерваторией. Остров Святой Маргариты – он покрупнее, островок Святого Оноре да несколько совсем крохотных островков – вот и все Лерэнские острова. В западной части острова Святой Маргариты находится мыс Батегье, а на нем – башня, которая и послужила Попову ориентиром. Обогнув ее и взяв курс строго на север, он сделал затем разворот в районе набережной де ла Круазет и направил свой аэроплан на запад, к синеющим вдали горам Эстерель, вблизи которых приютились Ла-Напуль и Мандельё, слившиеся воедино.
Сделав два круга над аэродромом, Попов ловко и красиво приземлил свой «Райт». Как зафиксировали спортивные комиссары, он провел в воздухе восемнадцать минут двадцать и три пятых секунды.
Стоило только биплану Попова коснуться травы – и на взлетно-посадочную полосу устремилась восторженная толпа, и улыбающийся триумфатор немедленно угодил в плен к сотням и тысячам возбужденных людей. Они подхватили Попова, и он снова очутился в воздухе, беспомощно размахивая руками. Фанфаристы 7-го полка горных стрелков, находившиеся на аэродроме по случаю окончания недели, грянули русский гимн. И пока победно звучали фанфары, толпа качала русского пилота, не давая ему ступить на землю.
– Ура! Браво Попову! Слава! Слава! Слава! – неслось со всех сторон.
А когда Николай Евграфович почувствовал наконец под ногами твердь, он снова очутился в могучих объятиях. Его обнимали, целовали, снова обнимали. Он увидел перед собой сияющее лицо великой герцогини Мекленбург-Шверинской, которая, отбросив всякий этикет, на глазах у всех расцеловала Попова. Деликатно отстранив сестру, его крепко обнял, тоже вопреки всякому этикету, великий князь Сергий Михайлович. За ним – г-н Араго, депутат, г-н Ружон, член института.
«Это было всеобщее, неистовое, нескончаемое объятие» – так охарактеризовала потом этот неповторимый момент одна из каннских газет. «Гремели приветствия, – сообщала другая, – радость перерастала в безумие».
Своим блестящим полетом над городом и над морем к Лерэнским островам и обратно Попов не только снискал себе громкую славу и память на века, но и завоевал приз «за воздушное путешествие» („Prix de la croisiere”) – самый крупный приз каннской авиационной недели. Он составлял двадцать пять тысяч франков. Кроме того, при подведении итогов Попову были присуждены также Большой приз города Канна, приз за скорость, приз за высоту и приз для механиков. Таким образом, по числу выигранных призов и по сумме их он занял первое место, оставив далеко позади всех конкурентов. На втором месте оказался Христианс, на третьем – Крошон, на четвертом – Эдмонд.
«Вчерашний день, – писала «Эклерёр де Нис», – самый прекрасный, самый волнующий из всех пережитых нами с начала авиационной недели. Спортивное достижение Попова не удивило никого из тех, кто узнал, наблюдал и оценил смелого и скромного авиатора, который не знает страха и испугался лишь один раз, вчера, когда летел над морем: «Как бы не упасть на палубу миноносца!» Отважный Попов! Мы шлем ему самые восторженные поздравления. Браво!»
На банкете, устроенном в честь участников авиационного митинга в Канне, Николай Евграфович сердечно поблагодарил всех жителей города за горячий и дружеский прием, который был оказан ему и который глубоко его тронул.
«Свою речь, – отмечали газеты, – Попов произнес на чистейшем французском языке. Блестящая по форме и богатству содержавшихся в ней мыслей, она вызвала новый взрыв восторгов со стороны собравшихся».
Великая герцогиня Мекленбург-Шверинская произвела Попова в камергеры своего двора, что, впрочем, осталось почти незамеченным: подвиг авиатора затмевал все остальное. Но исключительное внимание, проявленное Анастасией Михайловной к Попову, имело для него свое значение: покровительство столь высокой особы, несомненно, обещало ему определенные выгоды, тем более что Анастасия Михайловна пользовалась во Франции большим авторитетом.
В Европе, разделенной к тому времени на две противоборствующие группировки, великая герцогиня Мекленбург-Шверинская, как бы парадоксально это ни выглядело, довольно откровенно и недвусмысленно симпатизировала странам Антанты, а потому гораздо чаще ее видели либо в России, либо во Франции, чем в Германии. Вилла «Венден» стала ее второй, неофициальной резиденцией, этаким кусочком России на французской земле.
Кайзера Вильгельма II передергивало при одном упоминании о великой герцогине, но сделать что-либо со «вздорной тещей» своего сына, кронпринца Вильгельма, он не мог. К тому же она была еще и тещей датского короля Христиана X... И мамашей Фридриха-Франца IV, восседавшего на мекленбург-шверинском престоле с конца прошлого века. Так что подступиться к ней было нелегко.
Независимая и самовольная, красивая и богатая, Анастасия Михайловна жила в собственное удовольствие и руководствовалась только собственными эмоциями и собственным разумением. Детище XX века – авиация была ее любимым хобби.
11
Попову выдали пилотский диплом Аэроклуба Франции за номером пятьдесят. А диплом за номером тридцать один двумя месяцами раньше получил другой русский авиатор, с которым Николай Евграфович познакомился в Ницце сразу после окончания каннской недели. Это был Михаил Никифорович Ефимов. Однако дорога Ефимова во Францию была совсем иной.
Его, скромного служащего железнодорожного телеграфа и страстного спортсмена-велогонщика, направил туда, в летную школу Фармана, одесский богач Ксидиас, оплатив стоимость учебы – тридцать тысяч франков. Заключив с Ксидиасом кабальный договор, Ефимов обязался в течение нескольких лет показывать за плату полеты на аэроплане в различных городах России. Вся выручка от них шла бы в карман Ксидиаса.
Безветренным зимним днем 25 декабря 1909 года Ефимов осуществил свой первый самостоятельный полет, пробыв в воздухе сорок пять минут. Это был выдающийся в то время рекорд, и фамилия Ефимова сразу же заняла почетное место на страницах французской печати. Слава его докатилась до родины. «Из русских воздухоплавателей Ефимов является первым признанным в Париже пилотом-авиатором», – писали «Одесские новости». Летал Ефимов блестяще. За короткое время он совершил тридцать вылетов на аэроплане и значительно превзошел своих учителей.
В начале марта 1910 года Ефимов при огромном скоплении публики демонстрировал полеты в Одессе. Его увенчали там лавровым венком с надписью на голубой ленте: «Первому русскому авиатору».
А в самом конце марта он приехал в Ниццу, чтобы участвовать в международных состязаниях, которые начинались 10 апреля, через неделю после окончания митинга в Канне.
Ниццу, находящуюся восточнее, отделяют от Канна всего тридцать пять километров. И конечно же Попов после завершения полетов в Ла-Напуль отправился туда. По статуту состязаний в Ницце он не мог сам участвовать в них. Но и оставаться в стороне он тоже не мог. Его устраивала в данном случае роль наблюдателя и репортера. В Ниццу съехались пятнадцать пилотов, в том числе такие знаменитости, как Уилбер Райт и Латам, а также Анри Ружье, Руа, Метро, Роулинсон, Дюре, де Рнмсдейк, Шаве, ван ден Борн и другие.
Пятнадцать авиаторов! А в Петербурге до сих пор мало еще кто видел воочию летящий аэроплан.
Петербург, Петербург... Уже без малого два года прошло с того дня, как Попов покинул столицу, уехал из России. Но скоро ему предстоит приятное свидание с ней. В начале мая (по новому стилю) в Петербурге должна состояться Первая международная авиационная неделя. Кто будет представлять на ней Россию?.. Смешно и глупо, если в ней примут участие одни лишь иностранцы. Неделя авиации в России – без русских?.. Это же прозвучит как насмешка, как свидетельство российской отсталости!