Бо не чувствовал движения времени – оно мчалось мимо него, неумолимо ускорялось, превращая события в череду ослепительных вспышек. Время разделило каменную неподвижность тайги и слоеную суету людей, как день и ночь, как жизнь и смерть.
Димитро бежал к ближайшему транспортнику, чей ярко освещенный шлюз был залит белым светом. И это было удачей, потому что перед ними был настоящий летающий госпиталь – один на сотню, предназначенный только для элиты, старших офицеров. В таком можно было найти не только лучшие медикаменты, но и медицинское оборудование, о котором большинство колоний могло только мечтать.
Димитро почти добрался до шлюза, когда ему навстречу выскочил солдат, направив на него оружие. Бо выстрелил навскидку, даже не целясь – он знал, что солдат колебаться не будет, а у парня с его ношей не было ни единого шанса, и все решали мгновения.
Рефлексы не подвели Бо, и Димитро, не сбавляя темп, переступил через упавшего солдата и забежал в шлюз. Последние шаги давались тяжело – время стало вязким и двигалось рывками, а в голове плясали черти. Мерещилась рыжая Татьяна и каменным изваянием стоял однорукий пес. Тени и образы смешались, заслоняя реальность, в которой все сложнее было рассмотреть ускользающий шлюз медицинского транспортника.
Бо с трудом взобрался по пологой плите трапа, преодолевая быстро сгущающееся время. Он бесконечно долго всматривался в скульптурную композицию на выходе из шлюза, прежде чем осознал, что замершие в его восприятии силуэты не были неподвижными – Димитро боролся с пилотом. Они ухватили друг друга за горло, оскалив зубы, и обнажив свое звериное нутро. В такие минуты побеждает не тот, кто сильнее, а тот, чей зверь злее.
Бо не сомневался в победе парня. Он видел в нем то, что обеспечит ему победу, но ждать окончания схватки в бесконечном потоке замедляющегося времени больше не мог и выстрелил пилоту в лицо. Фонтан ярких брызг раскрывался медленно, как утренний цветок навстречу заре. Можно было рассмотреть бесконечное многообразие деталей, блики и игру света на каждой капле, их неспешное движение в твердеющем воздухе.
Бо сдался и сделал попытку отступить назад, в прохладную тень сознания, где скрывалась уютная и спокойная бессознательность. Но сон тоже отступал перед ним, ускользал, прятался… Это была ловушка растянувшегося времени, это оно удерживало его на краю реальности. А потом, как сжавшаяся пружина, оно резко выпрямилось в череду мгновений, и Бо ощутил горячее прикосновение пощечины.
Он понял, что ему не дадут сбежать.
*****
– Очнись,– Димитро снова ударил его ладонью по лицу.– Займись транспортником! Его надо поднять.
– У меня уже лицо болит от этих пощечин!– Бо наотмашь ударил парня в челюсть, но тот устоял на ногах и ответил лишь угрюмым взглядом.
Салон транспортника не был отделен от кабины пилотов и умещал в себе четыре кушетки вдоль стен, увешанных медицинским оборудованием, и два кресла перед лобовыми экранами. Одна глубокая кушетка, на которой неподвижно лежала Альжбета, медленно заполнялась серой пеной, покрывая увечья женщины. На другой лежало изрезанное глубокими рубцами тело в мундире старшего офицера Кэйко. Крошечные манипуляторы, высунувшись из стены, непрестанно возились с ним, стягивая края порезов и лоскутки мышц, отсасывая трубочками сочащуюся из ран кровь. Складывалось впечатление, что его изрубили десятками топоров.
Бо одним движением отшвырнул обезглавленное его выстрелом тело пилота в шлюз и запер замок. Он двинулся к пилотскому креслу, под которым скрывалась потайная панель с идентификатором доступа крови, но, едва поравнялся с кушеткой офицера Кэйко, как тот вцепился в его руку.
– Я тебя знаю,– прошипела его голова с единственным полуоткрытым глазом на изуродованном лице.– Частенько видел в центральном офисе…
Бо, который уже занес руку для удара, сдержался и ограничился только тем, что брезгливо освободился от захвата раненого:
– А я тебя не знаю… Сейчас твою рожу и мать не узнает.