А пока должность давала некое подобие свободы. Начальством надо мной были лишь лейтенант Кэмпбелл и командующий всей экспедицией майор де Пажоль, которые в данный момент уединились в каюте, предоставив всем полную свободу. Чисто из любопытства я походил от борта до борта, осмотрел пушки. Заодно выяснил, что с нами следуют саперы. Капрал и восемь рядовых. А также хирург с двумя ассистентами, сержант-оружейник и старший барабанщик. Кажется, все предусмотрено для военных действий. Одни разрушают и создают заграждения, вторые с криком: «Vive le roi!»[32] идут в штыковую, третьи бьют в барабан и отрезают конечности у неудачников.
Обследовав шхуну, я уселся возле офицерской каюты, напротив Адама, и предложил ему фляжку с бренди. Очень своевременно на будущее в таверне заготовил. Лучшее средство для налаживания отношений. Тот не отказался, хорошо хлебнув. Оно и понятно, для такого атлета один глоток — что для остальных содержимое ложки.
— Давно в слугах у лейтенанта? — спросил я негромко, чтобы не злить какого-нибудь бдительного сержанта шумом.
— Три года назад он меня купил в Новом Амстердаме, когда команду судили за пиратство, — равнодушно, как об обыденном, сказал Адам. — Я у Стена Робертса был матросом.
— Почему же не повесили?
История с Робертсом была громкой, аж до Мичигана докатилась. Изначально его бриг снарядили в качестве приватира. По королевскому разрешению он должен был захватывать испанские суда. Потом обвиняли в уничтожении и судов Соединенных Королевств. Было или нет, не мне судить, а газетчики соврут за милую душу. Свидетели отсутствовали и доказательства тоже.
— А я негр, тупой и плохо понимающий человеческие языки, — ухмыльнулся Адам на франкском не хуже моего, только иногда проскакивал матросский жаргон. — Моя твоя не понимай, масса, большой белый господин. Выгоднее продать, раз другой пользы не получить.
Достоверно известно по газетным отчетам о шестнадцати кораблях. Журналюги, сладострастно завидуя, подробно описывали, сколько попало в чужие руки. Только на одном борту возле Индии было: двести тюков муслина стоимостью в тысячу английских фунтов, семьдесят ящиков опиума ценой в четыреста, двести пятьдесят мешков сахара на сотню, двадцать тюков шелка-сырца на четыреста, сто тюков миткаля на две сотни и другой груз на общую стоимость четыре тысячи пятьсот фунтов.
Еще в одном случае речь шла о наличии на судне также железа, селитры и слитков золота на двести тысяч рупий. Но самое известное — захват испанского брига Estrella Divina[33] с почти тремястами тысячами серебряных песо, перевозимыми из Южной Америки в Европу. Обмениваются восемь к одному фунту стерлингов. Неплохой куш. На этом он и погорел. Когда вместо привода захваченного судна и честной дележки с компаньонами и государственной казной на берег была выброшена шлюпка с пятью моряками, никто не стал слушать уверений в гибели обоих (приза и собственно судна) в сильнейшем шторме. Все были абсолютно уверены, что хитрый капитан спрятал сокровища, избавившись от остальной команды.
— И не боишься первому встречному рассказывать?
— Деньги у нас были, и немалые, а вот испанское серебро действительно утонуло. Но если кто хочет искать обломки у Кубы на глубине мили, всецело готов к услугам.
Особенно если не врет и серебро утопло в шторм. Пойди найди то место. Его и штурман не обнаружит так просто.
— С удовольствием снова ступлю на палубу корабля, — сказал Адам, подтверждая догадку.
— А как ты вообще дошел до жизни такой? — помолчав, спросил я. — В смысле в матросы.
— Обыкновенное дело. Попал в плен к соседнему племени, они продали в факторию. Те — на корабль. Уж не знаю, кто были первые, я тогда в ваших языках ничего не понимал, но в Атлантике перехватили другие вооруженные белые на еще одном судне. Чем-то я их капитану понравился, и он взял меня в слуги и попутно телохранители.
Я отметил, что имени этого он как раз не назвал. Видать, жизнь выпала достаточно бурная и есть вещи, которыми не поделится. Неизвестно еще, насколько правда про Робертса. Он с моряками давно висит, проверить невозможно. А найдутся дурачки, отвезут в знакомые места — и кто его знает, что найдут вместо сокровищ. Может, приятелей вооруженных и закончат на дне моря.
— Он потом говорил, непокорность увидел во взгляде. Мы, асанте, народ воинов, — сказано было с гордостью, — не просто здоровые, мы живем войной. Нас можно убить, но не сломать. Так что научился постепенно. И с парусами работать, и оружием белых пользоваться, и говорить по-вашему. Ну и пошло, с одной посудины на другую. Привык, а куда возвращаться, все равно не знаю.