- Готова полностью повиноваться, месье. Пока мы в лесу.
Любители интересных историй в газетах, живущие на побережье, назвали бы происходящее замечательным приключением. Приятно, сидя с пивом в руке, делиться с соседом правильными действиями при нападении индейцев. Попробовали бы они двигаться по лесу, в любой момент ожидая засады, в которой нетерпеливо дожидаются с целью именно тебя прикончить и скальп снять иногда еще с живого. Один раз пронесло, второй - неизвестно. Лучше не рисковать, рассчитывая на бога, а самому стараться.
Повернули для начала прямо на север. В той стороне ничего интересного для индейцев нет и шанс проскочить выше. Надо только не особо щелкать клювом. Запросто можно уйти не только от реки, но и от нужного нам форта с солдатами, промахнувшись с направлением. Я в нем всего однажды побывал, и шли по реке. Место представлял достаточно приблизительно. Короче, и так нехорошо, и эдак не слава богу.
Достаточно быстро обычный лес превратился в настоящую чащу, а путь с бесконечными завалами среди ельника стал непроходимым. Деревья высотой в многоэтажный дом, со стволами в четыре обхвата. Ветви у них начинаются на высоте пяти-шести ярдов. И если упало - жуткий и непроходимый бурелом, ощетинившийся сухими опасными обрубками. Пришлось сменить маршрут, взяв восточнее.
Время шло, понемногу настороженность снижалась. Невозможно бесконечно ждать нападения. Правда, насколько способен, я продолжал крутить головой и внимательно прислушиваться. Прямо на ходу съели пресные маисовые лепешки, найденные у индейцев и прихваченные в качестве трофеев. Дениз достаточно долго шла не жалуясь, но стала уставать. При этом молчала. Есть у женщины характер. Не ноет. Я уже принялся осматриваться в поисках подходящего места для ночлега. Все. Хватит.
И тут как раз небольшая поляна, а рядом ручеек. Дениз с облегчением села прямо где стояла, стоило разрешить. Пришлось сразу поднять. Пока идешь, жарко. Но стоит усесться на землю - и она начинает вытягивать из тебя тепло. Недолго и застудиться ночью. Прежде чем ложиться или садиться, обязательно требовалось подстелить срубленных ветвей, а уж на них сверху положить одеяло. Потому приступил к маханию топором и, видимо, поднял излишний шум. Разломив кустарник, вывалилась возле воды медвежья туша. Сидел он, что ли, там и со сна подскочил, разбуженный?
Зверь остановился, уставившись на нас. Очень неприятно, когда по морде толком ничего не поймешь. Собаки, волки, кошачьи достаточно выразительно показывают намеренья. С медведями я до Америки не встречался, в Англии они если и имеются, то где-то не в моих родных местах. Зато в Мичигане их как грязи, великое множество. Они частенько забредали даже на окраины Де-Труа, а одно время один повадился регулярно по ночам лакомиться в огороде Сорелей.
Жака он, видимо, достал, и тот взял меня на охоту. Дело было уже зимой. Нашли берлогу, срубили молодую елочку, и я ее принялся совать внутрь, тревожа топтыгина. Я, значит, пихаю, а хозяин рядом с ружьем ждет. Страшно было, как никогда раньше. Выскочит, Сорель промахнется или ранит - кого медведь первым рвать начнет? Меня, естественно, ближайшего к лазу. А помимо ножа ничего и нет. Только виду показывать нельзя. Подведешь, струсишь - о том все узнают, и веры тебе в будущем не будет. Не отказался сразу - давай, доводи до конца. От него все равно не удрать, догонит. Медведи при желании бегать очень быстро могут, а поднятый со сна еще и злой до ужаса.
Тогда зверь резко дернул елку на себя, а потом ее вытолкнул и полез из берлоги. Я поднатужился, уперся колом в его башку, тут Жак, изловчившись, оглушительно выстрелил. Медведь дернулся, крякнул и осел в берлоге. Сорель быстро перезарядил, я вновь потыкал наугад, пытаясь раздразнить. Молчит, и непонятно - сдох или нет. Стояли, ждали, смотрели в берложью дыру, шарились внутри елочной дубиной. Потом чуток расслабились. Ни один бы не стерпел такого обращения. Кончился. Шкура та до сих пор в доме под ногами. А мясо, хорошо прожаренное, очень недурственная пища.
К сожалению, и мы для сегодняшнего тоже приятная закуска. Мушкет остался в стороне, и кроме топора в руках ничего не имелось. Рассчитывать на выстрел Дениз как-то не тянуло. Напротив, я шипел, чтобы не стреляла пока и не двигалась. Медведь скалил пасть, я ощущал смрад его дыхания, так близко стоял, то подаваясь вперед, то пятясь. Путь к ручью мы не загораживали и ответно не рычали. Сейчас он сыт, особой опасности в нас не видит, но что крутится в медвежьем черепе, доподлинно неизвестно. На любое движение может среагировать атакой.
Он помотал башкой и начал отступать назад в кустарник, припадая к земле. Пять секунд - и будто никогда и не было, только следы на поляне остались от огромных когтистых лап. Не сговариваясь, схватили мы вещи и минут десять резво двигались вдоль ручья, подальше от столь замечательного водопоя. Лучше уж осторожно по камешкам полазить, чем с удобствами встретить второй раз здешнего косматого хозяина.
- Какое счастье, - сказал я, когда вновь остановились, - что мы не насмехались над плешивым старичком. - Тогда бы точно набросился.
- Медведицы растерзали детей не за то, что они дразнили пророка, - принялась очень серьезно объяснять Дениз, - а за то, что они были ублюдками, получающими удовольствие от процесса унижения человека, который притом не сделал им ничего дурного. Бывает, что подобная черта характера проходит и человек исправляется, а бывает, что не исправляется. И из маленького подонка вырастает большой подонок, которого уже не удовлетворяют словесные унижения тех, кто не может дать ему отпора. И от слов он переходит к делам, унижая и издеваясь уже физически. Появление пророка было испытанием. Это был уже даже не экзамен, а последний шанс на апелляцию. Маленькие злодеи шансом не воспользовались, и их дальнейшее топтание земли было признано нецелесообразным.
Все это она произносила, помогая мне в подготовке ложа на ночь. Перевела дух, перестав ломать очередную ветку. Подумала и продолжила:
- Вышедшие из лесу дикие медведицы поставили точку в этой печальной и поучительной истории. Мораль (точнее, один из уровней понимания морали) у этой истории примерно такова: оскорбление - очень нехорошая штука, при всей своей внешней малоопасности, способная завести человека в итоге к тупику его жизни. Людским судом этот грех не карается строго, потому что человеку неведомо прошлое, будущее и настоящее, не известны все обстоятельства и изменения в душе оскорбляющего. Но оскорбляющий морально деградирует, оскотинивается. Проблема в том, что механизм этой деградации простому человеку не виден. И не виден конечный итог. А вот Всевышний может строго покарать за этот грех. Это нужно помнить
- Так говорил пастор? - невольно замер я.
- Пойми, - сказала она устало, - попытка изучения Библии без соответствующей подготовки, а на то существуют специальные богословские факультеты, неизбежно ведет к извращению, профанации и искажению смысла.
- Что мы и наблюдаем, - охотно подхватил я, - начиная с Лютера и до сегодняшнего дня, когда наплодилась куча несогласных друг с другом сект. Наверняка ведь католики лучше знают, как правильно комментировать. А иудеи и того лучше: они на пару тысяч лет раньше изучать принялись.
- Ты прав, - садясь на подстеленное одеяло, согласилась она. - Можно и так посмотреть. Но мы все же протестовали против развращенности римско-католического клира, в первую очередь, а не стремились к реформации, как таковой. И тот же Лютер был католическим священником, а не невежественным фермером. В первоначальных девяноста пяти тезисах нет призыва бороться с церковью - напротив, доктор Мартин Лютер отождествлял себя с католицизмом. Не его вина все последующее.
Ну да, конечно. Он совсем-совсем ни при чем. Всего-навсего отверг догмат о посредничестве церкви и духовенства между человеком и богом.
- Костра разводить не станем, - сказал я. Зря вообще начал этот разговор. Конечно, у людей образованных на любой случай имеются объяснения. - Слишком близко индейцы.