Ровный приглушенный гул турбин, прохлада, мягкий свет в салоне, нас покормили, нам спокойно, Аленка прижалась головой к моему плечу, наваливается дрема.
Поглядываем в иллюминатор, но там глубокая чернота, только какой-то далекий огонек летит вместе с нами... Похоже на самолет... И через час та же точка, на том же расстоянии сопрвождала нас... И через два...
У нас с Аленой бывает такое - вдруг, не сговариваясь, думаем одинаково, говорим одно и то же:
- Валера, а ты заметил, что кто-то нас преследует? - с тревожным любопытством спросила она. - Вон там, посмотри.
Я перегнулся через нее к иллюминатору. Можно четко различить плоское блюдце, три коротких луча, как опоры, и, главное, неизменность положения, абсолютная параллельность курса.
Неопознанный летающий объект продолжал сопровождать нас и после посадки в Ташкенте. Когда мы вышли из самолета, то снаружи оказалось гораздо теплее, чем в Москве. Прошли по длинной галерее с неработающим пешеходным эскалатором, около часа маялись в обшарпанном зале для транзитных пассажиров, выпили по стакану теплой сладкой воды. Голова дурная, по-московскому времени где-то около двух ночи, самый сон. Наконец, вернулись в самолет, заняли свои места в креслах.
После взлета заняло свою позицию в тех же координатах и летающее блюдце. То Алена, то я поочередно пялились в иллюминатор - с прежним успехом наблюдая прежнюю картину.
Рассвет на высоте восьми-десяти километров - царское зрелище. В какой-то момент неуловимо меняет цвет купол неба, из черного переходя в бархатно-фиолетовый, а затем в синий до бледно-голубого, и, наконец, на горизонте оранжевый жар раскалено пылает все сильнее, но взошедший диск солнца не слепит, а косо освещает равнину белых облаков с провалами, в которых виднеется далекая спящая земля.
Помню, как, подлетая к Токио, я рассматривал горы, похожие на скомканную копировальную бумагу и вдруг увидел конус вознесенного к небесам вулкана.
- Фудзи-яма? - спросил я у японца, сидевшего сзади.
- Фуджи-сан, - уважительно к горе, как к человеку, закивал головой японец.
Под крылом нашего самолета проплывали Гималаи, а на краю крыла напротив иллюминатора горел габаритный фонарик, который всю ночь естественно "преследовал" нас, как летающее блюдце. Неопознанный летающий объект был опознан, и мы с Аленой посмеялись над нашими фантазиями.
Попозже облака исчезли, растаяли, разогретые на солнечной сковороде, и открылась земля. Светло-коричневая, в зеленых оазисах деревень, в серебряных нитях редких рек. И такой же, припорошенный пылью из красного и бело-желтого песчаника город.
Мягкий толчок, взревели турбины, поставленные на реверс, неторопливое выруливание к невысокому зданию аэропорта. В салоне сразу стало душно. Наконец, распахнулись двери. Слепящее солнце, изредка дуновение освежающего ветерка, незнакомые влажные запахи.
Заполнили иммигрантские карточки и на выдаче багажа обнаружили Николая Марченко с двумя тележками. Стоял, широко улыбаясь, как радушный хозяин. Обнялись, расцеловались, все-таки родные люди на чужой земле.
Хорошо, когда встречают, когда ждут.
Как-то на выставку советских машин и оборудования в Латинской Америке прилетел художник. Ему бы прибыть пораньше, вместе с директором и бригадой монтажников, но на ком-то надо экономить валюту, вот и приземлился он впритирку к открытию, как раз перед ноябрьскими праздниками, перед годовщиной Великого Октября.
Город, где проводилась выставка, крупный, промышленный, столица штата, свой международный аэропорт, а губернатор - антисоветчик, имеющий сильное политическое влияние в стране. Сам посол приехал проверять ход подготовки выставки, а тут, как всегда, аврал, горячка, каждая пара рук на счету, короче, не встретили товарища. Вышел он с вещичками из аэропорта, постоял на солнышке, что делать? По-иностранному ни в зуб ногой, валюты в кармане только перевалочных пять долларов, представителя "Аэрофлота" а этом порту нет, отделения консульства или торгпредства тоже. Подошло такси. Шофер веселый, глазастый, подмигивает, спрашивает что-то, может, хочешь к девочкам или мальчикам отвезу. Наш махнул рукой, сел. Шофер опять что-то по-своему, наш твердит одно - отель и все тут. С таксистом расплатился консервами и бутылкой шампанского, валюту не отдал, жалко. В гостинице поселился по паспорту, да так и жил три дня, пока администрация не догадалась, что клиент с той самой выставки русских, которая в местном цирке открылась. А клиент питался консервами, кипятил чай в стакане и пил понемногу водочку из своих запасов, пока не приехали за ним соотечественники и не учинили ему форменный допрос, где он три дня пропадал и с кем общался. Долго его еще потом проверяли по всем статьям, не продался ли иностранной разведке, не уронил ли высокую честь советского гражданина в каком-нибудь притоне.
На нас с Леной подозрение в антигосударственном сговоре не должно было пасть - мы находились под опекой Николая. Стоило нам выкатить тележки с багажом на улицу, как сразу налетела ватага чумазых, оборванных мальчишек. То ли милостыню просят, то ли за чемоданы хватаются, баксис какой-то требуют. Алена за моей спиной спряталась, напуганная. Николай и тут защитил, прикрикнул что-то лениво-грозное на пацанву, те врассыпную, а нам велел подождать, пока подгонит машину.
Огляделись. Полное впечатление неуловимого сходства, что находишься где-то в Адлере летом - тусклое раскаленное небо и пыльные чахлые кипарисы.
В микроавтобусе, куда мы загрузились, очень неприятное поначалу ощущение - едем не по той стороне. Так оно и есть. Движение здесь левостороннее - наследство Англии. Николай невозмутимо восседал за рулем, а я, инстинктивно напрягаясь, давил ногами на несуществующие тормоза. И позже, прожив в этой стране четыре года, я так и не смог привыкнуть к особенностям ее трафика, ее уличного движения, хотя диапазон здешних транспортных средств не так уж и велик.
Громадные, так и хочется сказать, грубо сколоченные грузовики. По бортам приварены железные крючья, за которые крепится поклажа, по объему и весу похоже превышающая норму в два-три раза. Если груза нет, то над кабиной в кузове обязательно торчат три-пять человек, стоящих во весь рост, замотанных, как мумии, в пыльное тряпье, похожих на оборванных дервишей или исчадия ада. Резина колес стерта чуть не до обода, мотор ревет от натуги, выхлопная труба изрыгает клубы черного дыма. При этом кабина разрисована голубым и желтым, красным и зеленым орнаментом, на бамперах навешена блестящая мишура.