- Бог миловал, - серьезно ответил Николай.
- По моему разумению и не могло быть ничего плохого, потому что амеба не переносит алкоголя, косеет быстро и удаляется из организма, насыщенного живой водой. Марченки же, как всем известно, а здесь всем о всех известно, на здоровье не экономили, лекарство целительное, - Гусаров поднял стакан и посмотрел на свет светло-желтую жидкость, - принимали регулярно. Второе пожелание - хорошо вернуться. Многие заграничные мужи начинают мнить о себе, общаясь с членами, я говорю в образном смысле, высоких делегаций, верят их широким обещаниям, а вернувшись в нашу высокохудожественную действительность, не выдерживают обманутых надежд, долгих очередей и маленькой зарплаты. Где и кем будешь службу дальнейшую проходить, коли не секрет?
- Да вроде бы в родном АПН, - осторожно сказал Николай. - На том же регионе стран.
- Можно предположить, что годика через три опять сменишь Истомина. Это и есть мое третье пожелание, ибо жизнь человеку дается только один раз, как объяснил нам классик, и надо прожить ее так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы. Ну, и традиционно, чтобы число взлетов у тебя строго соответствовало числу посадок. Я имею ввиду самолет.
Выпили до дна, присели на дорожку, кто на что, помолчали минутку и поднялись.
Алена осталась, а я поехал с Марченками.
"Пили мы - мне спирт в аорту проникал, - я весь путь к аэропорту проикал. К трапу я, а сзади в спину - будто лай: На кого ж ты нас покинул, Николай!"
Эти слова из песни Высоцкого крутились у меня в голове, повторяясь как на заезженной пластинке все два часа, пока самолет не взлетел и пока я с Ганешем перевозил вещи.
В этих хлопотах, разборке и приборке время пролетело незаметно, и был уже поздний вечер, когда мы сели, наконец-то, ужинать. Чай решили пить на балконе, где стоял столик и легкие алюминиевые кресла.
Черное небо с крупными звездами раскинулось над головой.
Чужое небо, чужие звезды, зарево чужого города. Теплый вечер ноябре.
- А змеи не ползают по балконам? - спросила Алена.
- Нет, они любят в постель забираться, - сказал я и по глазам Алены понял, что шутка не удалась.
Решил сменить тему:
- Письма Гале отдала, не забыла?
- Отдала, конечно.
- Ну, и что ты в них написала?
- Разве это расскажешь?
Глава шестнадцатая
Проснулся от того, что почти падаю с края широченной плоской кровати Ленка тесно прижалась, вытеснив меня почти совсем, хотя с ее стороны свободного места хватило бы с избытком еще на двоих. Кровать - деревянная, с резьбой в мавританском стиле: вязь арабских букв сплетена в причудливый орнамент, инкрустированный белой костью. Шторы на окнах плотно задернуты, солнечный свет с трудом пробивается по краям, под высоким потолком застыл трилистник широких лопастей вентилятора, вдоль стены розового цвета длинный узкий стол, трехместный диванчик и от пола до потолка двери встроенных шкафов темного дерева.
Я осторожно высвободился от Ленки, прошел мимо белого туалетного столика с трехстворчатым зеркалом в ванную комнату, выложенную серым мрамором. В приоткрытое окно доносился отдаленный шум улицы, автомобильные гудки и музыка.
Умылся вкусно пахнущим мылом, оделся и по винтовой лесенке вышел на плоскую крышу. В безоблачном голубом небе светило неяркое зимнее солнце. Не жарко, но потихоньку пригревало.
Во дворе солдаты разложили стираное исподнее сушиться на газоне, Ганеш поливал дорожку из шланга, увидел меня, согнулся в поклоне.
Я помахал ему рукой и слегка размялся - побегал по крыше трусцой, сделал наклоны, поприседал, а когда спустился вниз, то увидел Ганеша уже в столовой. Перед ним стояла Ленка в халатике.
- Как по-английски будет огурец? - спросила она меня нетерпеливо.
- Какамбер.
- Так вот, - сказала она Ганешу по-русски. - Десять какамберов.
И показала ему две руки с растопыренными пальцами.
- А помидоры? - опять повернулась она ко мне.
- Минутку, мадам, - попросил Ганеш Алену и исчез.
Вернулся минут через пять с книжкой, похожей на детский букварь. Нашел в ней страничку, где красочно отпечатаны темно-красные помидоры, ярко-зеленые огурцы, коричневая картошка и фиолетовые баклажаны с английскими названиями.
- Господи, удобно-то как, - восхитилась Алена.
С книжкой-выручалочкой у нее с Ганешем возникло полное взаимопонимание, и вскоре Ганеш отправился на местный рынок.
Позавтракав, мы с Аленой занялись каждый своим - она разборкой вещей, а я пошел в свой кабинет, то бишь офис. На дверях - табличка "директор" и передвижной указатель "в" и "аут". Если "в", то директор на месте, если в "ауте", то и нечего попусту в кабинет заглядывать. Удобно.
Я поставил указатель на "в" и с полным основанием вошел в кабинет.
Деревянный стол вишневого цвета, кожаное кресло на колесиках с высокой спинкой, два телефона - внутренний и внешний, стеллаж с папками и книгами, на стене портрет Ленина и календарь с полуголыми девицами.
Я посмотрел на такое сочетание, подумал и снял девиц.
Итак, директор, с чего начнем, спросил я самого себя, погрузившись в кресло. С верхнего ящика, с первой бумажки...
Трех часов мне едва хватило, чтобы просмотреть только то, что было в столе. Довольно на сегодня.
Позвонил по внутреннему Алене. В спальне ее не оказалось. Нашел в столовой.
- Елена Сергеевна? Директор кушать хочет.
- Ой, это ты? А я думала, что Ганеш.
- Устала?
- Не столько устала, сколько надоело. Может, погуляем, сходим куда-нибудь?
- Голодный никуда не пойду.
- Да все уже готово, иди, жду.
Я повесил трубку... По телефону... В собственном доме... А хорошо быть директором... Еще лучше хозяином...
Я встал из кресла, оглядел кабинет, подумал и снял портрет Ленина, водрузив на его место календарь. Чем же я не хозяин? Машина есть - сейчас сядем и двинем куда-нибудь...