Бог миловал, мы с Поповым и тележкой "пропаханды" вышли наружу без приключений. Добрались до гостиницы, где уже местные служащие перетаскали коробки в номер и свалили их в угол.
- Может, ну их, эти материалы? - посоветовался со мной Попов. Возьму пару пачек для президиума и баста?
- Хозяин-барин, - пожал плечами я.
- Но не зря же я их пер?.. А давай сделаем так: коробочки я оставлю в номере, а вот счет за перевес мы нарисуем на этом бланке, я его в аэропорту на стойке нашел. Почем нынче за кило берут?
- На внутренних линиях по пятьдесят.
- За пятьдесят кил получается две тысячи пятьсот. А кожаное пальто почем?
- До тысячи двухсот.
- Твоей супруге пальто и моей драгоценной пальто. Плохо ли?
Я смотрел на Попова, он - на меня. Мысли у нас одинаковые: кожаные пальто - это хорошо, все так, но не продашь ли ты меня с потрохами, друг любезный? Попов мог сделать это еще не только из подлости, но и во имя личных корыстных целей - его прочили на работу в эту страну, на замену Марченко, это он был моим соперником, а предлагает быть сообщником, хотя, возможно, даже устроил мне провокацию. Я понимал также, что Попову в этой ситуации куда легче, чем мне, он уедет, а я приду с этим фальшивым бланком, на котором черт знает что написано, в нашу бухгалтерию.
- Дай-ка бланк.
Я изучил бумажку и возвратил ее.
- Не пойдет, - вздохнул я. - Этот якобы счет попадет на визу замторгпреда, а он всегда требует перевод с местного.
- Жаль, - спокойно отнесся к моим словам Попов, но бланк не выбросил.
- Я рад - вроде бы не отказал Попову и в то же время не вступил с ним в сделку.
Попов достал из чемодана бутылку водки, нарезал копченой колбасы, плеснул по стаканам.
- Со свиданьицем!
Он махнул до конца, я пригубил - за рулем все-таки.
- Когда самолет завтра? - морщась от выпитого и жуя колбасу, спросил Попов.
- В девять тридцать утра.
- Рановато. По магазинам не успеем.
- На обратном пути отоваримся. Ты мой телекс не видел?
- Как раз перед отъездом, чуть за паспортом не уехал. Значит, решение такое. Семинар продлится три дня. Мое выступление намечено на третий день. Руководство не возражает против твоей поездки, но только на два последних дня.
Придется билет мой переделывать. Сегодня уже поздно, значит, завтра прямо в аэропорту.
Следующим утром в семь часов я опять был у Попова в номере.
"Пропаханду" все-таки взяли.
Приехали рановато, стойка еще закрыта. Оно и к лучшему, я оставил Попова в зале ожидания, а сам пошел переделывать свой билет. Это отняло еще минут двадцать, но стойка Поповского рейса была по-прежнему закрыта.
В томительном ожидании прошел час. Никакого шевеления в районе стойки. Странно. Сходил к местному чину, показал ему билет, тот успокоил меня.
До отлета полчаса. Может быть, все-таки что-то стряслось?
Нет, вроде бы все в порядке, наверное была задержка и началась, наконец-то, регистрация пассажиров.
Когда я подал билет Попова на стойку, чиновник посмотрел на него и вернул обратно.
- В чем дело?
- У вас билет на международные линии. Рейс в девять тридцать, то есть через двадцать минут, но посадка в другом здании, здесь же местные рейсы и самолет улетает в тот же Лонгбей, но через час.
- Что же мне делать?
- Пусть в другом здании вам поставят отметку у дежурного администратора, я посажу вас на этот рейс, только поторопитесь.
Я вылетел пулей из здания, проклиная все на свете. Первое задание Центра проваливалось в тартарары. Разве можно Истомину что-то поручить? Разобраться в таком простом вопросе, где местные, где международные рейсы, не смог. Нет, надо, надо менять его на того же Попова. Поди потом доказывай, что я завхоза специально спрашивал, на какой рейс билеты, и Виталий Вехов, посмотрев квитки, подтвердил, что на местный. К тому же, у местного чина справлялся, билет ему в нос совал, он же тоже меня успокаивал, что все в порядке.
Я бежал рысью, переходящей в галоп, к другому зданию, когда меня догнал на машине Ганеш.
- Чем я могу помочь, сэр? - высунулся он из окна.
- Где здесь международные линии?