Виталий бережно поднял Дениса на руки и вскоре вернулся с гитарой в руках.
- Ой, здорово как! - обрадовалась Любаша. - Сколько времени не брал, запылилась даже.
Виталий вырубил телевизор, подстроил струны и тихо запел:
Под широкой лапой старой ели
Палкой на искрящемся снегу
Кто-то нацарапал еле-еле:
"Приходи, я больше не могу!"
И у строчки полу занесенной
Я остановился на бегу,
Прочитал чужой призыв влюбленный:
"Приходи, я больше не могу!"
А лыжня тянула дальше в поле,
В светлую прозрачную пургу
Сзади крик отчаянья и боли:
"Приходи, я больше не могу!"
Виталий повысил голос, усилил бой гитары, и в большом холле эхом раздалось "не-мо-гу-у" и снова тише:
Я не мастер в отыскании кладов,
Но надежду в сердце берегу
Только нет тебя со мною рядом:
Приходи, я больше не могу...
- Ой, чья это песня? - зачарованно спросила Алена.
- Музыка моя, а стихи Алика Гусовского. Это одна из первых...
Время нашей молодости, доморощенные барды, ни одного вечера не обходилось без гитары. И пелось и пилось от всей души.
Проникновенно.
Спев несколько лирических песен, которые особенно хорошо звучат у костра, Виталий перешел на шуточные и остро пародийные.
- Вот, кстати, есть песенка и про тебя. Мой знакомый - Боря Шур слова написал:
Малюет лист, в работе быстр
редактор - блядь последняя,
не говночист и не министр,
а между ними среднее.
Но если он в недобрый срок
пропустит слово смелое,
Главлит пришлет ему венок
и покрывало белое.
Но-но смотри, не дремлет враг,
держи язык короче!
И пой, и пей не очень так,
и так, чтобы не очень...
За рубежом за каждый чих
фунты фунтов нащелкают
и потому, наверно, их
прозвали прессой желтою,
а мы не любим желтый цвет
поэзию и прозу мы
давно уж правим - много лет
лишь голубым да розовым.
Но-но, смотри...
Десяток считанных голов
еще в народе бродит
и к отрицанию основ
своим умом доходит,
а мы не ходим далеко
иных других попроще мы
все мысли новые легко
берем со Старой площади.
Но-но...
Пером води, резинкой три,
держи паяльник по ветру,
на шефа преданно смотри,
не то походишь по миру,
не то тебе в недобрый срок
такое, братцы, сделают
не нужно будет ни венок,
ни покрывало белое
Но-но, смотри, не дремлет враг,
держи язык короче!
И пой, и пей не очень так,
и так, чтобы не очень,
и пой, и пей не очень так, и так, чтобы не очень!
- Класс! - покрутил головой я.
- А я боюсь, - вздохнула Любаша. - Это же антисоветчина чистой воды.
- А ты гордился хоть раз в жизни своей страной? - спросил я у Виталия.
- Да, - немного подумав, ответил он. - Когда Гагарин в космос слетал... Когда спутник первый запустили... Верили мы тогда... А наши отечественные, мягко выражаясь, контрасты особенно за бугром хорошо видны. Помнишь, я тебе про Аргентину рассказывал, про "пропаханду". Так вот, в день открытия выставки в Буэнос-Айресе был действительно торжественным. Огромный павильон, нарядная экспозиция, ленты, цветы... Как положено, исполнили гимны. Первым - аргентинский. Акустика в павильоне прекрасная, и запели стоящие рядом с нами испанцы, и слезы у них на глазах, честное слово, от гордости за свою страну, как ты говоришь. Потом грянул наш "Союз нерушимый...", но без слов, словно похоронный марш в тишине, все советские стоят, как в рот воды набрали, а аргентинцы на нас удивленно и с каким-то сожалением смотрят...
- Супер-держава без гимна. Цирк!
- Хватит вам о политике, давайте лучше выпьем еще.
- Глупо отказываться, коли сама супруга предлагает, - потянулся к бутылке Виталий. - Рашен делегашен олвейс реди фор дискашн, что означает по-пионерски: всегда готовы! Кстати, уже три часа. Имеем полное основание.
Мы встали, сдвинули бокалы и опять вспомнили Москву.
- Есть хоть у них там выпивка-то? - спросил у меня Виталий.
- Очереди огромные, но как-то обходятся. Все эти антиалкогольные законы и кампании, по-моему, такая чушь. Антигуманная. Мы прилетели как-то в Алжир, нас представитель встретил, через таможню провел, все в порядке. А с нами летела женщина на конгресс какой-то и, судя по всему, вся делегация то ли уже прилетела, то ли она первой была, но ей загрузили все представительские и сувениры, то есть бутылки, значки, матрешки. Таможенник как значки увидел, остолбенел - у них это контрабанда, оказывается, в Алжире не делают своих значков, а людям нравится, что поделаешь. И против алкоголя они. Он весь багаж ее перетряс и выставил на стойку батарею коньяка, водки, шампанского. А она без знания языка, знаками что-то объясняет, тот башкой мотает, глазами вращает, на Аллаха ссылается, видит, что весь аэропорт на него уставился. Потом все-таки отдал ей по одной бутылке коньяка, водки и шампанского. Она в руки эти три бутылки взяла, лицо белое, губы трясутся, бутылка шампанского выскользнула у нее из-под локтя, да как ахнет об каменный пол!
- Бедная, бедная советская баба, вечно на нее все взвалят. Вот все вы такие, - ополчилась на нас Любаша.
- Ну вот, началось, - вздохнул Виталий. - Все виноватых ищем.
- Кстати, о мужиках. В том же Алжире я был не один, а с однофамильцем моим Истоминым, он фотокорреспондент. В гостинице селимся, дают нам два отдельных номера. Мой коллега говорит, а нельзя ли нам вместе. И по-русски мне: консервы у нас, водочка, кипятильник один на двоих... Портье говорит так задумчиво и сомнительно: месье,... неудобно... Два мужчины в одном номе ре... Потом взял наши паспорта и обрадовался: Так у вас же все официально! Потом я тезке вечером говорил - сегодня ты будешь мадам Истомина, готовь, гулящая, ужин.
- Дорогие гости, а не надоели вам хозяева? - спросила Алена у Любаши.
- Да вы что, ребята, сидите. Или вот что! Лучше пусть Виталька сейчас вас отвезет, выспимся и куда-нибудь мотанем завтра. Идет?
- А на посошок? - озабоченно спросил Виталий.
- Хватит тебе, за руль ведь сядешь.
- Валер, не пей, я боюсь, - просительно сказала мне Алена.
- Ладно, старик, завтра допьем. И милости просим в гости. Только с Денисом и гитарой.
Глава двадцать третья
Проснулись ярким и совсем не жарким утром первого дня нового года. Время добежало ближе к обеду пока мы, не торопясь, позавтракали, где-то после полудня позвонили Веховы и еще через часок по сравнительно пустым улочкам и попрежнему забитой кольцевой мы добрались до выставочного комплекса, похожего на нашу Выставку достижений народного хозяйства или, как мы ее называли в бытность свою, "нарядного хозяйства".