Но жена... она же знала, что ей возвращаться в ту страну, город, квартиру, где ее сын подхватил смертельную заразу, она ежедневно и еженощно была рядом с мужем, говорила о сыне, сетовала, что он не пишет писем... с того света... И все ради загранрая.
Сын Н. погиб, потому что в нем скрывалась болезнь. Человек погибает также, если он сознательно скрывает свою болезнь.
То же самое и с обществом...
Жар поднявшегося солнца выгнал меня с балкона.
Жар и радиация. В тропиках вредно торчать на солнце, тем более загорать, в тропиках выживаешь в тени.
Остро завидуя весенней свежести и чистой прохладе отечественного климата, я еще не знал, что тот апрельский день уже отравлен взрывом на атомной электростанции с недобрым названием Чернобыль.
Глава двадцать седьмая
Информация о Чернобыле доходила скудная, но все-таки было признано, что авария - очень тяжелая, и пришло указание о сборе валютных средств на операции облученных, которые могли быть сделаны только не отечественной бесплатной госмедициной. Меня назначили одним из сборщиков, я ходил по комнатам торгпредства, ездил по представительствам всесоюзных внешнеторговых объединений, расположенных в городе, и тем организациям, которые существовали под "крышей" торгпредства - Всесоюзное агентство по авторским правам, Совэкспортфильм и другим.
Торгпред лично контролировал эту мою общественную деятельность и сам принимал настолько деятельное участие в сборе средств, что я как-то осторожно его спросил:
- Семен Иванович, а вы верите, что эти кроши, а точнее крохи, что мы собрали, помогут?
Он глянул на меня из-под седых бровей:
- Сомневаешься? Вот из-за таких сомнений кто-то и не даст своей доли. А там люди гибнут в госпиталях. Тут всем миром надо... Как у народа настроение?
- По-разному. Кто дает сразу, не задумываясь, только спрашивает, сколько надо. Специалисты из промышленности тоже относятся с пониманием, но просят брать с них как можно меньше - зарплата маленькая, а тут жены, дети.
- И Аллах с ними.
- Но есть и патологически жадные. Как ни спросишь, нет при себе денег, завтра принесу...
- Кто? - нахмурился торгпред.
- Дайте мне еще недельку, потом назову вам самых злостных.
- Есть же люди, - покачал головой Семен Иванович. - А насчет того, что мало собрали, ты прав, надо помозговать...
Через неделю доложил, что сбор средств закончен - дали даже самые жадные.
- Как это тебе удалось? - осведомился Семен Иванович.
- Я предупредил, что список просматриваете лично вы и секретарь профкома, потому что с вас требуют эти сведения в посольство. Неофициально, конечно, но с учетом на будущее.
- Это ты правильно сделал, что сослался на посольство, хотя поручения такого от них я не получал.
И торгпред выругался матом. Многоэтажным. Помянул и Центр, и МИД, и посла лично. Немного остыв, поделился со мной с горечью:
- Ты мне идею верную подал, что валюты много не соберешь.
Я и подумал - нам же по смете на содержание торгпредства огромные суммы выделяются. Вызвал главбуха, прикинули мы с ним, что спокойно можем обойтись без новых газонов и других декораций. Приготовил я шифрограмму в Центр, что, мол, готовы потерпеть год, но на Чернобыль отдать четверть миллиона крошей, а это, считай, двадцать тысяч долларов. При этом не на доллары, а на те же кроши здесь можно купить разовые шприцы, капельницы, системы для переливания крови... Азия - страна отсталая, а все это в наличии имеется, только плати... Не тут-то было. Посол должен мою телеграмму визировать, для того и завели такой порядок, чтобы во всем друг друга контролировать. Вызывает. Ты что, Семен, выслужиться перед Центром захотел? Ишь какой нашелся! Тогда я спрашиваю, думаешь на медаль рассчитываю, так у меня их хватает - за оборону Москвы, за взятие Киева... Нет, говорит, дело не в медали, но меня ты в очень неудобное положение ставишь перед Центром. Получат там такую телеграмму и скажут, гляди-ка какой торгпред молодец, средства изыскал, а посол не желает палец о палец ударить. Кроме того, Семен, другим торгпредам и послам в нос совать нашу телеграмму будут - ай да мужики из какой-то там Азии, а вы куда глядите?! И уже тогда нас все советские послы и торгпреды в мировом масштабе запомнят, точно тебе говорю. И наконец, смету твою на следующий год на такую же сумму и срежут - сам, скажут, отказался.
Торгпред добавил еще несколько крепких выражений, потом устало махнул рукой:
- Перестройка, мать ее, называется. Вот сегодня же перестройкой и займемся - дам указание деньги тратить на художественное оформление ворот - осенью высоких гостей ждем, заедут к нам из Индии...
Благодаря этому поручению я ближе сошелся с представителями "Совэкспортфильма", которые, узнав про мое неравнодушное отношение к кино, приняли меня как своего и пригласили на прием по случаю прибытия киноделегации из Союза. Делегация состояла из трех человек - известного, если не сказать знаменитого, режиссера, его супруги и чиновника из Госкино. Режиссер рассказывал о перестройке и о готовящемся съезде кинематографистов. На приеме его окружили, в основном, посольские, из которых выделялся рыжий громоздкий детина. Он вежливо, но как танк, втиснулся рядом со мной, а потом и совсем оккупировал свободное пространство, загородив режиссера.
Я досадно хмыкнул и перешел к женской группе, в центре которой стояла жена режиссера. С ней мы мгновенно нашли общий язык - я назвал несколько имен из мира кино, она их, конечно, знала, и я их знал.
А через неделю совэкспортфильмовские позвонили и опять пригласили нас на встречу по случаю отъезда киноделегации после круиза по стране. Позвонили по просьбе жены режиссера. Круг гостей был невелик: киноделегация, совэкспортфильм, мы и опять тот же рыжий и миниатюрной изысканной супругой.
Разговор пошел о сумбуре перестройки, истинная цель которой скрывалась в тумане общих фраз, за которыми вроде бы проглядывало солнце свободы и благополучия. Гласность несла вседозволенность, и кинематографисты первыми, почуяв свежий ветер перемен, захотели жить по-новому.
И сразу возникли проблемы.