Мы, само собой, заговорили о жизни тех, кто уже построил себе коммунизм за отдельно взятым забором, охраняемым "конторой". Любаша рассказала о младшем брате и верном помощнике партии - комсомоле. В бытность свою одному из высокопоставленных комсомольских Секретарей крепко приглянулась ядреная польская комсомолочка, приехавшая для обмена опытом работы в СССР. Польскую делегацию стали принимать по такой программе, что они не выдержали и написали в ЦК КПСС отчет-заявление: ЦК ВЛКСМ - это не вожаки типа Павки Корчагина, а бонзы, разъезжающие в бронированных "членовозах" и проводящие под видом учебы актива оргии на манер пиров Каллигулы. Кроме того, одну из на ших активисток соблазнил такой-то... Но было поздно. Чтобы прикрыть срам, активистке предложили руку и сердце третьего секретаря Пермского обкома комсомола. Вступив с ним в фиктивный брак, активистка получила гражданство СССР и однокомнатную квартиру, которую уже спокойно мог посещать Секретарь, а пермскому выдвиженцу тоже была дана должность, московская прописка и однокомнатная квартира для его бывшей невесты.
Каждый из нас, живущий в социалистическом, а на самом деле, тоталитарном обществе, знал немало подобных историй и случаев. Мы - внуки тех, кто делал революцию, прошел через гражданскую войну, голод, репрессии и индустриализацию. Мы - дети тех, кто прошел через репрессии, мировую войну и снова репрессии. Мы сами прошли через военное детство, смерть Сталина, оттепель Хрущева и застой Брежнева. Наши дети - дети застоя.
Четыре поколения понадобилось изуродовать, чтобы развеять Великую Иллюзию. Когда она для меня утратила свою радужность? На закате Хрущева, в тысяча девятьсот шестьдесят третьем году, восьмого ноября после парада и демонстрации.
ПОЭМА ВЕРЫ
Но упорно.
Как в дверь в небеса.
Люди верят в чудеса.
И вновь взбудоражены
ружья заряжены,
речи обряжены
у идеи на страже
(она нам укажет).
Вождь и она.
Все - за ее воплощенье.
Прощенье?
Идея - воля.
Идея - конкретнее боли.
Сгусток веры:
серы, но первы,
нервы - в удар,
нервы - в террор,
в немиганье зрачка.
Идея - сперма.
Идея - дар.
Идея - убор.
Быт - пачкотня.
Быт - это быдло.
Безыдейное действие.
Быт - это было.
Идея - есть.
Идея - песнь.
Идея - совет.
Бред?
А сиянье дворца
под рукою творца
светлого царства
без барства?
Идея - лекарство.
Идея - коварство.
Любимее Родни
будешь свободен!
И бросаются в новую веру
Я верую!
ВЕРУЮ!
Я готов себе руки по локоть долой
Только бы счастье пришло домой!
Я готов на любую из свастик
только бы счастье!!
Слава тебе, наш вождь!
Ты для нас,
как в засуху
дождь.
Агнец нетленный.
Венец вселенной. И газеты пишут про это, портреты, портреты, песни запеты и формы надеты...
Кто против?
Все - за!
А за...
за-полнены подвалы
за-мучены
за-травлены
за-бытые
за-веты
Позабыли павших за.
За были?
За что?
Поползло:
Идея - зло.
Идея - весло.
А вода - это масса.
Грести ремесло.
Вести ремесло.
ГРАБАСТАТЬ.
Поэт
посол языкастых. Но - касса. На - каста.
Идея - пакость.
Идея - заступ
могильный.
Идея покорна.
Верить в чудеса.
Это вздорно.
Как в дверь в небеса.
Глава тридцать шестая
- Что есть жена? Сеть прельщения человека. Высокими очами мигающа, ногами длинными играюща, лютый огонь тем в членах возгорающа. Что есть жена? Покоище змеиное, бесова сковорода, цвет дьявола... - говаривал Семеныч в противотуберкулезном диспансере.
Многоопытен был Семеныч, а верно, и он не смог бы предсказать поведение жены, женщины в заморских странах, да не просто женщины, а бабы с вековыми инстинктами, но прожившей, родившейся и нарожавшей при советской власти. Мужняя жена попадала за рубежом в непривычное положение благоверный уходил к половине девятого на службу, являлся к часу в обед, опять исчезал к трем, и бывало, что возвращался далеко за полночь и нетрезвый с переговоров в ресторане.
Извечен вопрос - что делать? На рынок сбегает Ганеш, он же уберется в доме и перемоет посуду, обед изготовить из полуфабрикатов ничего не стоит. В отличие от Союза, где и за пропитанием и за плитой настоишься и настираешься до упаду, что только мечтаешь о сказочной жизни... И вот она эта жизнь.
Выхожу на балкон
загорать и лениться.
И мне грустно немного,
потому что одна.
Я от нечего делать
занимаюсь английским
и про Будду читаю,
будто в этом нужда.
А вокруг город млеет,
лето в самом разгаре,
а на самом-то деле
должна быть зима.
Как я здесь очутилась?
Пребываю в безделье.
Даже стих сочинила.
Как? Не знаю сама.
Как пробившийся родничок, появились эти строчки у Ленки через некоторое время после нашего приезда. Хорошо, когда голова у жены тянется к английскому, а душа - к Будде.
А если нет? Тогда смыслом существования, любимым занятием становится, мягко выражаясь, обмен информацией. Жены замторгпредов образуют свой кланчик, а "конторские" жены - свой, как и жены специалистов от промышленности. Кланы зорко следили за чужими и вдвойне за своими. Все знали друг о друге все и даже то, чего нет. Поначалу возникало как предположение - вы не замечали, Гришин с Дьяконовой шуры-муры разводят... - а потом и активная убежденность - это же всем известно, что Гришин с Дьяконовой... Недаром сказано, что лицемерие - это почтение, которое порок отдает добродетели.
Может быть, и не было бы конфликта Гуляева и Сусликова, если бы Раиса Сусликова не была на стороне Бригадира. Заграницей муж у жены, как на ладони. Если в Союзе она может не знать, чем муж конкретно занимается и как ведет себя на работе, то здесь жена не только подрабатывает рядом как машинистка, кассир, дежурная, библиотекарь, она присутствует и на переговорах, которые могут состояться и на званом ужине, и во время футбольного матча, и при случайной встрече.
Повезло, что мы жили не в компаунде, не в колонии, где и личная жизнь происходила на виду у всех. Считалось, что дверь не должна запираться у советских людей, хотя и так слышимость отличная, и любой мог войти, сесть и сидеть, пока не надоест.
Объяснялось это даже не бестактностью, а иным - обычно заходили те из своего клана, кто незамужем, как Ирочка Карасева, наша секретарша, или жена, чей муж в отъезде, или муж, чья семья в Союзе. Ссорились шепотом, ругались жестами, пили, не чокаясь.