Что касается нашего "конторского", то он был прекрасно осведомлен о моих близких отношениях со Святославом. И Лена не испортила этой радужной картины - она никогда не влезала в интриги женсовета, добросовестно выполняла поручения и, работая в библиотеке, снискала славу приветливой женщины, которая всегда подскажет, о чем та или иная книжка.
Но главным было мнение торгпреда. После долгих колебаний я решился напрямую его спросить, а получилось просить, о продлении.
Он, как всегда, когда надо было ответить на трудный вопрос, откинулся в кресле. Неоднократно присутствующие в его кабинете вздрагивали - казалось, что он врежется головой в стену. При этом с грохотом откидывал очки на стол.
- Ну, что ты от меня хочешь, Истомин? Прежде всего, я бы не ставил вопрос как ты: хотел бы продлиться... Мало ли кто чего хочет? Надо было по-иному: а как вы, Семен Иванович, отнесетесь к идее моего продления?
- А как вы, Семен Иванович, отнесетесь к идее моего продления?
- Совсем другое дело. Отвечаю - отрицательно. Объясняю почему. Это была моя идея ввести должность журналиста-экономиста в штат торгпредства. Выдаю тебе государственную тайну: я уже больше не торгпред. Сам видишь, что творится. Перестройка. И не таких, как я, отправляют на пенсию. А как к тебе новая метла отнесется, не знаю.
Дед юлил. О его уходе всем было давно известно, никакая это не государственная тайна. Наоборот, он сам просил о продлении. Хотя бы на полгодика. Его уважили. А на заслуженный покой торгпреды уходят персональными пенсионерами союзного значения. Если чего не стрясется напоследок. Я видел перед собой не фронтового разведчика, которому разворотило живот гранатой, не полуголодного студента академии внешторга, не генерального директора внешнеторгового объединения, не работника ЦК и не торгпреда, который решился отчислить средства своей сметы на Чернобыль, а старика, который устал карабкаться и удерживаться на этой лестнице и мечтает закончить свою жизнь на подмосковной даче в шесть соток.
Я всегда хорошо относился к деду и почти ненавидел его в этот момент. Чего ты боишься сделать благо? Не тебе же объяснять, почему просят о продлении. Тем более после закрытия "Березки". Кому нужен счет в сбербанке на спецдеревянные рубли вместо валюты?
Давай готовиться к отъезду, сказал я Лене.
- А как же мы хотели Юле и твоей маме... - начала она и умолкла.
Мы вспомнили первые дни приезда, как ей здесь ничего не нравилось и я отвез ее в центр города побродить по магазинам.
Мы шли, разморенные непривычной ноябрьской жарой, когда к Ленке подошел какой-то оборванец с плетеной корзинкой. Он протянул корзинку Алене, она близоруко прищурилась и склонилась к ней, он скинул крышку, и Елена увидела рядом свернувшуюся в клубок кобру.
Крик стоял на всю площадь. Испуганный хозяин кобры, решивший подзаработать на иностранке, захлопнул плетеное сооружение с чудовищем и кинулся наутек, а Аленин гнев излился лавой на меня.
- Куда ты меня привез?! Немедленно, слышишь, сейчас же уезжаю отсюда. Что ты стоишь? Где здесь кассы, купи мне билет на поезд вот тут же, сию минуту, ну?!
- Поезда через Гималаи не ходят.
- Ой, - опомнилась она. - А я самолетов боюсь. Что же делать?
Через два с половиной года я спросил Ленку:
- Поездом обратно поедешь?
- Ага, - хитро улыбнулась она. - Давай подождем, когда рельсы через Гималаи проложат.
Ричард, узнав о наших невеселых планах, расстроился:
- Валери, сделаем совместное предприятие, - предложил он.
- Будете директором. А пока можно устроить совместное путешествие.
Я никогда не решился бы на эту поездку, а тут... все равно полгода осталось, ну, выгонят из страны на полгода раньше, зато увидим то, что, пожалуй, из совколонии мало кто видел.
Сад чудес.
Ехать надо было в эпицентр терроризма. Именно там каждый день убивали двоих-троих. На улице. Днем. Подходили и стреляли. Или перерезали горло. Так тише. Ричи утверждал, что все это басни журналистов, падких до сенсаций. Ричи гарантировал, что ничего не случится, он - адвокат, но ехать все-таки решили двумя машинами. В первой - Сита с братом, во второй - мы с Ричи.
За полдня добрались до сонного тихого городка. Видно, жара доставала и террористов. И вход в сад чудес не отличался от входа в обычный парк.
Это - не сад. Наши впечатления сильно зависят от положения точки зрения, точки взгляда. Можно лечь на землю, и булыжник окажется пирамидой Хеопса, можно зависнуть на вертолете над Руанским собором, и готика вознесенного ввысь храма опрокинется в щемящую бездну.
Это - сад. Но ходить приходилось между пологими лбами небольших холмов, как по узким ходам сообщения на войне. На уровне глаз поднимался вверх склон, на котором рядами стояли тысячи фигурок то ли африканских воинов в пестром оперенье, то ли роботов космических пришельцев. Они спускались шеренгами, появляясь из-за гребня холма, и было молчаливое единство в этом войске, застывший марш из "Ленинградской симфонии" Шостаковича, за поворотом открывался новый склон со странными всадниками или кентаврами, еще один, а затем вдруг мирный пейзаж с изящной дугой мостика рядом с водопадом, низвергающимся со скалы, каждый уступ которой был высечен так, чтобы вода сверкающими перепадами точно складывалась в вибрирующий узор, как на полотнах Поллока, исхлестанных красками из пистолетов. И параллельно водопаду застывшие переплетения воздушных корней, словно клубки длинных анаконд.
Я поднял голову и увидел бородача в чалме, по пояс торчащего из-за холма. Он казался гигантским императором, двинувшим на нас тьму своего войска, из-под красной чалмы горели ненавистью его черные - такие бывают только у террористов - с наркотической поволокой глаза. Как, хоть и погасшие, у того отравившегося на площади у храма. Я ощутил себя в траншее, как солдат, у которого кончились патроны.
- Только ничего не говорите и не глядите им в глаза, - вспомнил я твердое наставление Ричи.
Я прошел дальше, кожей ощущая горячий взгляд бородача, и возблагодарил бога за близорукость Алены.
Чудеса сада сотворил один человек, чиновник почтового или какого другого ведомства - неважно. Ушел на пенсию и начал копать свои траншеи, лепить фигурки, строить мостики, высекать скалы для водопадов. И не помешал ему худсовет и не остановил его секретарь парткома по идеологии, не погасил его искру Божию. Тем страшнее обитающие в саду чудес террористы.