— Хватит о нас, — встрял Исаак, один из трех упомянутых Левкиппом «возмутителей спокойствия». — Каждый из нас еще на Земле был…
Окончание фразы утонуло в гуле голосов поддержки.
— Оказавшись в колонии, — произнес Левкипп, — Чембара — уж это все понимают, верно? — получит доступ ко всем знаниям и при полной синхронизации окажется самым осведомленным, самым умным и — что важнее всего! — самым свободным в мышлении нашим собратом. Никаких сдерживающих центров в сознании…
— Из чего не следует, — вставил молчавший до сих пор Альберт, — что он использует свою внутреннюю свободу для разрушения такой прекрасной постройки, как нынешняя Вселенная.
— Но нет никаких гарантий, что Чембара этого не сделает, — парировала Мария, сама в свое время порушившая немало природных закономерностей. — Мы хотим рискнуть?
— Нет! — синхронно воскликнули тысяча четыреста девяносто шесть голосов.
И лишь один спустя рассинхронизированную микросекунду личного времени добавил в наступившей внезапно тишине:
— Я бы рискнул. Вселенная выглядит совершенной, поскольку мы ее такой сделали. Но продвинулись ли мы в понимании сути совершенства? Может, это и не совершенство вовсе? Может, изменения назрели и необходимы? Может, именно потому явился в мир Чембара? Человек, который не знает, что нечто невозможно, но обладает такой внутренней свободой, что способен это невозможное…
— Сделать возможным? — ехидно спросил Левкипп.
— Многие из нас были такими, — спокойно продолжал Эрвин. — И мироздание каждый раз менялось, да.
— Многие? — возмутился Левкипп. — Трое! Число — в пределах квантовой неопределенности.
— Верно, — Эрвин предпочел согласиться, потому что припас более существенный аргумент. — Число в пределах неопределенности, а результат? Вселенная всякий раз становилась более совершенной, более выверенной математически, более стройной физически, и жизнь на Земле разве не возникла в результате Третьего изменения законов природы?
— Меня поражает, — добавил Эрвин, — почему сами герои прошлых изменений, сами ниспровергатели истин, эти трое, о которых идет речь, почему они сейчас не хотят допустить в колонию нового и, возможно, самого мощного ниспровергателя?
— Вопрос задан! — провозгласил Левкипп.
— Я, — сказал Один, — уничтожил прежнюю вселенную просто потому, что понял: могу это сделать. Все знали, что это невозможно, я не знал и сделал. Меня до сих пор — миллиарды лет моего личного времени — гложет жуткое чувство: я уничтожил мир, который мог бы развиваться и становиться совершеннее…
— Ты уничтожил мир, — перебил его Чарльз, — в котором так и не зародилась жизнь. Это была мертвая вселенная с прекрасными законами физики. Почти идеальные законы, и мир мог развиваться бесконечно, но в нем не возникла и не могла возникнуть жизнь ни в какой форме. И потому твой поступок — ничто по сравнению с моим. В той вселенной, которую разрушил я, существовали тридцать семь миллионов пятьсот девяносто четыре тысячи сто девятнадцать цивилизаций! Мое стремление к совершенству уничтожило такое множество живых и разумных, что…
— …теперь, — перебил Эрвин, — ты не согласен впустить в колонию Чембару, который почти наверняка захочет перекроить Вселенную по-своему. Влить в наш замшелый и не способный к дальнейшему развитию мир свежую струю…
— Демагогия, — отрубила Мария. — «Свежая струя», «замшелый»… Мы сформировали Вселенную с единственной цивилизацией, а «свежая струя» эту цивилизацию убьет.
— Ты-то сама, — возразил Эрвин, — своим размашистым и ни с кем не согласным разумом убила собственный мир, не так ли? Тебя это мучит — но ведь только после того, как ты это сделала! Верно? Унижая себя в личном времени, растягивая его до бесконечности усилиями совести, ты не допускаешь в колонию Чембару, потому что он способен сделать с Землей то, что сделала ты со своим миром? Поступив, как тебе подсказала внутренняя свобода, ты стала рабыней тобою же созданных законов физики. Прежде ты была свободна абсолютно…
— В том числе от совести, — пробормотала Мария, но слова ее, пусть и ненамного, возвышались над уровнем шума и были услышаны.
— Это главное в нашем почти всеобщем решении! — воскликнул Левкипп. — Совесть! Мораль!
— Нефизические сущности! — парировал Эрвин. — Личность, настолько свободная в мыслях, что способна ниспровергнуть законы природы, безусловно, свободна и от понятий морали и совести! Вы все — вы, кто сейчас не желает перемен, — были свободны от совести и морали! Были свободны, как природа, как мироздание!