Но всё же не везде дела шли гладко. Во многих районах из-за осколков стекла и деревянных досок с торчащими гвоздями было опасно ходить без надёжной обуви. Повсюду образовались завалы мусора, которые никто не убирал. Когда у людей кончились мусорные пакеты, они начали выбрасывать мусор в картонных коробках и пластиковых сумках. Когда закончились и они, отходы стали высыпать где и как придётся: из окон и прямо на улицы. Между домами сновали крысы, которые нисколько не робели и нагло восседали на самом виду, когда я брела мимо в безразмерных резиновых сапогах.
Часть растительности погибла, а оставшиеся растения благоденствовали. Деревья и лужайки были затоплены, всё заполонили водоросли и мох. Заросли сорной травы захватывали каждый клочок земли.
Было забавно видеть, как природа возвращается к своему естеству. Глупо было заявлять, что люди разрушают окружающую среду. Мы только слегка изменяем её. Природа никуда не денется до тех пор, пока мир не превратится в бесплодную пустыню. Какой бы апокалипсис ни привёл в действие Джек, наверное, он был прав в том, что сказал Ампутации. Что-то наверняка выживет, выживет во всех частях мира, прорастёт из трещин, распространится, сокрушит и похоронит под собой руины цивилизации.
Странное направление мыслей, но сейчас я не хотела размышлять о событиях прошедшего дня.
Я остановилась не из-за нерешительности, а из-за нахлынувших воспоминаний. На деревянной лестнице передо мной - прогнившие нижние ступени. Они стали такими не сейчас, не после нападения Левиафана и всеобщего разрушения города, а намного раньше. Я перешагнула их, поднялась ко входной двери и позвонила.
Сердце отчаянно колотилось. Я старалась не думать ни о чём конкретном. Не хотела струсить.
Дверь открылась, и я оказалась лицом к лицу со своим отцом.
Мне понадобилась вся моя смелость, чтобы не обернуться и не сбежать. Какая же я трусиха. Что-то подобное произошло и со школой. Были причины, по которым я бросила занятия, но в последующие дни я не ходила из-за того, что не желала объяснять причины предыдущих пропусков.
Только эта была не школа. Это был мой папа. До сих пор всё его тело было покрыто следами порезов от стекла: царапины в виде линий и кругов на лице и руках. Большая повязка на плече. Разве у него не должно было уже всё зажить? Или дела были настолько плохи?
- Я рад тебя видеть, - сказал он и обеспокоенно нахмурился: - Ты ранена.
Я посмотрела на повязку.
- Это пустяк.
- Вот почему ты... - начал он, затем замолчал, словно не хотел всё испортить или спугнуть меня неудачным выбором слов.
- Нет, - сказала я и подловила себя на том, что пытаясь найти объяснение, открыла рот, чтобы ответить, но, не придумав ничего, закрыла его.
"Это мой мальчик, - вспомнила я голос мэра, его неприкрытую боль и искренность. - Я всегда хотел для него только лучшего".
Когда я посмотрела в папины глаза, то увидела в них такое же выражение.
- Нет, - повторила я. - Я недавно видела, как одна женщина едва не потеряла свою дочь. Это заставило меня вспомнить о тебе и маме, - я поменяла пол персонажей в своём рассказе, чтобы не выдать себя.
Я как будто задела рану, ощутила, как глубокая боль из прошлого вновь даёт о себе знать. Мне захотелось отвести глаза, но я заставила себя встретить взгляд отца.
- Ты хочешь... - сказал он, затем немного помолчал. - Хочешь зайти?
Я кивнула. Он отступил от двери, и я зашла в дом впервые после нападения Птицы-Хрусталь. Тогда было начало июня или около того. У меня не было времени осмотреться, к тому же тогда я очень нервничала. Последний раз, когда я на самом деле могла спокойно осмотреться дома, был в начале мая. Около двух месяцев назад.
Я взглянула на каминную полку. Вещи на ней переставили. Сейчас там стояли маленькие часы со сломанным циферблатом, уцелевшая после атаки Птицы Хрусталь семейная фотография с папой, мамой и мной, и маленькая фигурка-подсвечник в форме женщины в развевающемся платье.
Я коснулась статуэтки. С ней были связаны воспоминания. Многие вещи в доме были наполнены ими. Раньше статуэтки было две, они шли в паре. Мама принесла их с рынка. Очень высокие, худые фигурки чем-то напоминали маму и папу.
- А где мужская фигурка? Тебя ограбили?
Я взглянула на него - он выглядел смущённым.
- Я продал её. Как и многие другие вещи.
- Почему? Зачем?
- Чтобы купить еду. Или выменять, - ответил он.
- Но ведь припасы поставляют. Тебе их не хватает, или... - я прервалась. Почему я напала на него? Обвиняю? Это чувство вины от того, что я не в состоянии ухаживать за папой, следить за тем, чтобы он получал снабжение?
- Взрыв стекла. Почки немного повредило. Врач посоветовал мне увеличить количество железа и белка в рационе, пока рана окончательно не зарубцуется. Но это не то питание, которое можно найти даже в хорошем снабжении.
Повреждены почки.
- Это самое серьёзное? В остальном ты в порядке?
- По большей части в порядке. Лучше, чем многие - благодаря тому, что ты предупредила меня, что Бойня номер Девять в городе. Некоторые мои коллеги тоже благодарят тебя.
Я кивнула. Здорово, что люди в порядке, но то, что об этом говорят, ставило меня в опасное положение.
- Но это я должен расспрашивать. Как ты? Что случилось с твоей рукой?
- Попало инородное тело, - сказала я. - Понадобилась небольшая операция.
Я увидела тревогу, появившуюся на его лице. Он что-то слышал? Флешетта передала сообщение, что люди с поврежденным плечом...
- Операция? - спросил он.
- Всего лишь под местной анестезией. Правда. Это не настолько серьёзно.
Я посмотрела на книжные полки. Одна из лучших фотографий со мной и мамой была почти уничтожена, разорвана на кусочки взрывом стекла. Ему пришлось подобрать рамку с фото и поставить обратно на место после атаки Птицы Хрусталь. Я коснулась фотографии, как будто могла вновь соединить вместе разорванные кусочки.
- Ты так изменилась, - сказал он. - Осанка ровнее, одеваешься так, будто уже не хочешь спрятаться в одежде, двигаешься целенаправленно. Мне кажется, ты ещё и подросла. Все вокруг выглядят так, словно раздавлены происходящим, словно они сдались, потеряли что-то важное для них. Из-за этого разница между ними и тобой ещё более заметна.
Я оглядела себя. В самом деле?
- Мне это не так заметно.