- Просто хотел сказать, что он парень не робкого десятка, - сказал Триумф без эмоций и без выражения. - Охотится на Бойню номер Девять, не имея даже опыта.
- Именно так, - ответила директор. - До тех пор, пока не закончатся выборы, вы будете ходить в удвоенные патрули, однако в случае любого столкновения в течение минуты к вам на подмогу прибудут модули. Я и мои подчинённые будем обслуживать консоли управления двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю. Мы будем готовы устно отдать приказ на запуск любого из модулей Дракона.
Он не мог заставить себя произнести это вслух. Заявить, что это Оружейник, выставляющий себя новым героем. Триумф знал, что тот злоупотребил властью, позволил случиться преступлениям, но остановить Девятку сейчас важнее. А новые модули, способные обратить захвативших город злодеев в бегство? Слишком многое от этого зависит.
- Эй, - шепнула Призма ему в ухо. Вместо того, чтобы ковылять к нему, она создала дубликат. - Ты в порядке?
Он покачал головой.
- Всё ещё хочешь пойти на кофе?
- Нет. Нет, спасибо. - ему было сложно взглянуть на неё. Она ничего не сказала, не пыталась ничего возразить. Да, в перспективе это был хороший вариант, поставить Оружейника против Девятки. Но всё равно, это решение - неверное.
Он всё ещё был новичком. Три года дежурств, большинство из которых было проведено среди Стражей. Может быть он был единственным, достаточно взрослым, чтобы открыто высказаться, но кто при этом не был так стар и измотан, чтобы слепо подчиниться воле руководства?
А может быть наоборот? Невежество юности, смешанное со взрослым высокомерием?
Несмотря на то, что раньше он считал её идеальной девушкой, несмотря на то, что их спортивные карьеры одинаково неудачно закончились, он едва мог узнать её.
- Я пойду. Надо проветриться.
- Мой рейс...
- Ах да. Точно. Удачного полёта. Может ещё увидимся?
По её лицу скользнуло разочарование:
- Может быть.
Он зашёл в лифт и нажал кнопку. Двери захлопнулись.
Пока он шёл, в голове гудели бессвязные мысли. Когда-то он равнялся на Оружейника. Он мог понять его поступки. Его собственный опыт в бейсболе, горечь от вечного второго места, возможно, походила на чувства Оружейника, которые он иногда проявлял, хотя никогда и не высказывал прямо. Капитан Протектората завидовал звёздному взлёту Бесстрашного, боялся неизбежного момента, когда тот легко и непринужденно затмит своего командира и займёт его место.
Хоть ему и неприятно было признаться в этом, но Триумф понимал чувства Оружейника. Он мог представить мрачную эгоистичную радость, которую последний, наверное, испытал после падения Бесстрашного. Ужас тоже, наверняка. Но ужас, смягчённый голосом разума. Это же атака Губителя. Люди гибнут. Так бывает. Так что Оружейник, должно быть, сказал себе, что нет ничего страшного в том, чтобы испытывать облегчение от гибели соперника.
Он понимал и действия Оружейника к последней битве. Единственный способ использовать программу предсказания противника на полную мощность - это сражение один на один, к тому же у него было эффективное оружие. Если несколько злодеев погибнет, ну что же, ещё одна возможность обратиться к холодному голосу разума. Триумф не был согласен с этим образом мыслей, но он понимал, как всё произошло.
Оружейник был покалечен в схвате с Левиафаном и в последующем столкновении с Манекеном, и потому решился заменить части своего тела механическими эквивалентами. Он бысто осознал их достоинства и, совместно с Драконом, сделал следующий шаг. Поскольку полученные ранения не позволяли ему сражаться с Девяткой, он продолжал улучшать себя, устранил необходимость во сне, уменьшил время на еду и испражнения.
Оружейник - Отступник - возможно всё таки сможет получить признание, которого он так отчаянно желает, если сумеет остановить Девятку. Или если поможет Дракону остановить Губителя.
Его товарищи были смущены и огорошены, но сам Триумф был испуган, поскольку предельно ясно увидел картину происшедшего. Всё было логично до такой степени, что он мог представить на месте Оружейника себя.
Сам бы он никогда так не поступил, повторял он себе. Он уже не был тем эгоистичным подростком, который получил суперсилы от отца точно так же, как его ровесники получали на шестнадцатилетие автомобили. Он рассчитывал иметь незаметное, надёжное преимущество перед товарищами по команде, и пришёл в ярость, когда не получил желаемого. Сейчас он изменился, он заставил себя измениться. Он мог бы быть хорошим учеником, мог бы научиться помогать своим согражданам, научиться поступать правильно.
Вот только сейчас он так не поступил. Он предпочёл промолчать. Оружейнику, без сомнения, сойдёт с рук всё, что он сделал. Возможно, он даже сумеет остановить Девятку, убьёт их или посадит в Клетку. Мир станет лучше, а человек с сомнительным мировозрением, променявший свою человечность на механические запчасти, получит лавры героя. И он болезненно ясно ощутил, что сегодня сделал один маленький шаг по пути, по которому уже прошёл Оружейник.
Ноги принесли Триумфа к Шраму. Левиафан превратил кусок центра в вонючее болото, на оставшуюся часть директор сбросила бесчисленное количество технарских бомб. Здесь было даже радиоактивное заражение, хотя уровень радиации и оставался умеренным. Уже несколько дней в одном из районов полыхало пламя, и чтобы достичь своей цели, Триумфу пришлось широким кругом обойти зловещее облако белых паров.
Он присел на безопасный с виду кусок бетона, положил локти на колени и посмотрел на фигуры. Окаменевшие Краулер и Манекен, ставшие жервтой взрыва одной из бомб Бакуды. Вид у Краулера был почти счастливым, конечности разведены в стороны и согнуты, пасть раскрыта в беззвучном рёве. Готовый к прыжку Манекен замер, низко пригнувшись к земле.
Он смотрел на их, словно пытаясь впечатать их в память. Он не понимал зачем конкретно пришёл сюда, однако чувствовал необходимость своими глазами увидеть настоящих чудовищ. Увидеть вне битвы, вне яростной, отчаянной борьбы за выживание.
Может быть, он надеялся найти подсказку, какой-то знак, который научил бы его отличать чудовищ от людей.
Он сказал себе, что пробудет здесь пять минут. Что бы ни говорили отчёты, когда дело касалось радиации, лучше было не рисковать. Пять минут, и если он ничего не увидит, то нет никакого смысла оставаться дольше.
Он задержался на пятнадцать.