Джеймс принес миску каши, чайник чая, хлеб с маслом, чашку, ложки, вторую чашку — с молоком.
Вы завтрак пропустили.
Спасибо, Джеймс.
Вы очень поздно легли. И рано встали. Следишь за мной, что ли?
У вас занавесок нет. Вы их сняли.
А, конечно.
Да мы бы и так поняли. В смысле, с занавесками. То есть тут не спрячешься?
Ни за что.
Ллойд налил себе чая.
И каково оно, Джеймс?
Чего?
Жить в месте, где все про тебя всё знают.
Джеймс пожал плечами.
Они только думают, что знают.
Ллойд протянул ему чайник.
Хочешь чаю, Джеймс?
Ну, можно.
Ллойд принес из мастерской кувшинчик и перелил туда молоко. Чашку протянул Джеймсу. Они сидели рядышком за столом и смотрели в окно на небо.
Денек ничего, сказал Джеймс.
Чего сегодня делать будешь?
Попозже нужно на рыбалку.
Не больно тебе хочется, судя по голосу.
Не больно.
Не любишь рыбачить?
Лодки не люблю.
Рыбаку оно некстати.
Верно, мистер Ллойд.
Джеймс пожал плечами.
Ненавижу ходить в море.
Я тоже, сказал Ллойд.
Джеймс засмеялся.
Это мы знаем.
Ллойд налил еще чая.
А отец твой рыбак?
Был.
Я его знаю? Он где?
На дне моря. С дедом и дядькой. Все трое. Разом, в одном рейсе.
Какой ужас.
Верно.
Тебе сколько тогда было?
Вообще мало.
Теперь понятно, почему ты не любишь рыбачить.
Да я б и так не любил.
Джеймс осушил чашку.
Какое, видимо, было горе для твоей мамы. Верно. Муж. Отец. Брат.
Ужас какой.
Да уж, мистер Ллойд.
А у тебя еще дяди есть, Джеймс? Кроме Франсиса.
Джеймс покачал головой.
Здесь нет. На острове он единственный.
Но Франсис же здесь не живет, сказал Ллойд.
Джеймс пожал плечами.
Не живет, но прикидывается.
Джеймс встал. Собрал посуду.
Как, кстати, звать твою маму?
Марейд.
У нее очень красивые волосы.
Я ей скажу.
Ллойд рассмеялся.
Нет. Не надо. А бабушку как зовут?
Бан И Нил. Миссис О’Нил по-английски. Вы крольчатину любите?
Очень.
Может, пойду вместо того кролика поймаю.
А как их ловят?
Я несколько способов знаю. Птиц тоже ловлю. И яйца собираю в гнездах.
Не умрешь ты с голоду, Джеймс.
Семью я кормлю на совесть, мистер Ллойд.
То есть мне с тобой лучше повежливее.
Лучше, мистер Ллойд.
Джеймс унес посуду, Ллойд уложил бумагу, карандаши и уголь, чтобы взять с собой на утесы — поработать за рамками первых впечатлений и воспоминаний. Прихватил и книгу о птицах, пошел наискосок через остров — ветер хлещет в лицо, сквозь волосы, под одежду, раздувает куртку, румянит щеки.
автопортрет: на краю европы
Он посмотрел на утес, который в первый вечер был в тени, отметил глубокий синий, бледно-голубой, оттенки розового и серебра — цвета мерцали под солнцем. Лег на живот на все еще росистую траву, стал смотреть, как солнце освещает утес, играет на частичках камня и песка, вдавленных друг в друга миллионы лет назад, очерчивает древнюю структуру поверхности утеса — где-то отполированного, где-то шершавого: камень дробился, лопался и вспучивался по ходу насильственного отделения от материка
агония
и так и не утихли
вода и ветер
Он начал рисовать, торопясь, прежде чем снова набегут тучи со своими серыми и бурыми покровами, зарисовал сперва утес и пенящееся у его подножия море, потом птиц: садятся, взлетают, скалы для них убежище; запутался в чайках и крачках, в мельтешении черных птиц — тут были не одни бакланы. Посмотрел в определитель, нашел там хохлатых бакланов, а больше почти ничего, определитель был про птиц в английских садах, на английских утесах. Бросил книгу в траву
паршивый определитель Может, Джеймс знает.
Знает что?
Джеймс стоял над ним, в каждой руке по мертвому кролику.
Прости?
Вы сказали, может, Джеймс что-то знает. Правда? Можно тебя нарисовать? Прямо вот так. Франсис сказал, нас рисовать нельзя.
Правда? А я очень быстро.
Ллойд перевернул страницу, пытаясь поймать карандашом новизну юности и смерти, темные волосы мальчика, голубые глаза, криво застегнутую рубашку, коротковатые брюки, поношенные ботинки, носки с растянутой резинкой, пальцы, в которых задние лапы кроликов, глаза у кроликов расширились от ужаса, тельца еще не окоченели, кровь, капающая изо ртов, еще не свернулась, карандаш торопится, в горле гул, пока не сбилось дыхание и звериный рык не вырвался из груди, сигнализируя, что свершилось. Рука расслабилась, он проработал лицо мальчика, затенил глаза, рот никакого триумфа