недоступная красота
край континента
оконечность империи
черный, серый, синий, голубой, белый и серебряный для вспененного искристого моря, все оттенки синего для бескрайнего неба, лазурный, небесный, бирюзовый, лиловатый, кобальтовый, прусская лазурь, персидская синь, французский синий, послойно, плотно, индиго, сине-серый, марс черный, жженная кость, до бесконечности.
Сев поближе к краю, он зарисовал контуры утеса, провел горизонт у самого верха листа. Выше линии, за рамкой этой картины, добавил солнце, каким видел, почти прямо над головой. Отследил, как свет падает на поверхность утеса, перенес на бумагу,
скопировал, как солнце затеняет и озаряет обнажения камня, пещеры, складки и трещины. Поймал свет, когда он падал прямо на утес, когда просачи* в алея, дробясь, сквозь мимолетное облако, и солнце и тень менялись от мига к мигу.
Открыл чистый лист, снова набросал контуры утеса. Опять взял карандаш, проработал основание скалы, закапываясь вглубь, охотясь за тем мигом, когда остров разрезает море напополам, серый гранит разъят океаном, накатывающим на сушу, оглушительный рев, с которым вода взлетает в воздух, превращает его в пену, взвесь, капли, искрится на полуденном солнце.
На лист упала тень. Он поднял глаза. К небу. Охота за облаками. Тень падала сзади. Он обернулся. Опять Джеймс, на сей раз с фляжкой и узелком из кухонного полотенца. Ллойд отбросил карандаш. Грифель обломился о камешек.
Тебе чего надо?
Вы забыли поесть.
Правда?
Да.
Джеймс поставил еду на землю.
И не завтракали.
Правда?
Не проголодались? Я б с голоду умер без завтрака.
Ллойд уронил блокнот на траву. Отвернулся от утеса.
Там чай, что ли?
Он самый, мистер Ллойд.
Неплохо бы выпить чая.
Джеймс налил ему.
Я вторую чашку принес, мистер Ллойд. На всякий случай.
Вот и молодец.
Джеймс налил и себе чаю.
Так вы не проголодались, мистер Ллойд?
Я могу по целым дням не есть. Видимо, я не
много верблюд.
Джеймс растянулся на траве.
Там еще брак, мистер Ллойд. Где бутерброды. Брак — это что?
Фруктовый пирог.
То есть твоя бабушка меня простила?
Его вам мама испекла.
Ей разрешили приготовить чай?
Бабушка отказалась.
Ллойд улыбнулся.
Да, плохо мое дело.
Уж это точно.
Джеймс указал на кухонное полотенце.
Я люблю брак с чаем, сказал он.
Что, правда?
Правда.
Хочешь кусочек, Джеймс?
Не откажусь. Если вы предлагаете.
Они пили и жевали.
Да, согласен, сказал Ллойд. С чаем очень вкусно.
Джеймс поднял блокнот.
Сильно нарисовано, мистер Ллойд.
Спасибо, Джеймс.
Бан И Флойн сказала, море поднимается. Пожилая женщина в черном? Твоя прабабушка? Да.
Я ее видел. Очень старая.
Она самая.
А откуда она знает? Про море.
Говорит, от фей. Они, типа, боятся, как бы не
утонуть.
А ты ей веришь?
Джеймс рассмеялся. Покачал головой.
Она просто на утесы смотрит. На все различия,
с самого детства.
И сильно все изменилось?
Слегка. Но она все видит.
Ллойд подлил чая, посмотрел на море.
Ну, здесь-то безопасно, Джеймс.
Сегодня-то уж точно все путем будет, мистер
Ллойд.
Джеймс полистал блокнот, посмотрел на другие рисунки.
Вы некоторые зачеркнули.
Да, я так делаю.
Почему?
Получились плохо.
А когда хорошо получаются — вы это откуда понимаете?
Понимаю, и всё.
Нет, ну откуда?
Просто чувствуешь себя счастливым. Довольным. Сюда поглядеть — ух и несчастная у вас жизнь.
Ллойд рассмеялся.
А вы меня сегодня будете рисовать, мистер Ллойд?
Сегодня не буду, Джеймс.
А почему?
Над утесами работаю.
А меня когда закончите?
Когда напишу утесы.
Джеймс лег на траву.
Так я уже состарюсь.
Он закрыл глаза.
Хорошо тут, сказал он. Подальше от всех. Верно, Джеймс.
Вечером в субботу, девятого июня, британские военные и Ольстерская королевская полиция перехватывают бойцов ИРА в фургоне для перевозки скота возле Киди в Южной Арме.
Полицейские полагают, что бойцы ИРА собираются произвести из фургона запуск ракеты. Между британскими солдатами и бойцами ИРА, укрывшимися в кузове скотовозки, начинается перестрелка. Фургон срывается с места, британцы докладывают, что ранили противника, что слышали из фургона крики.