Он взял с кровати рисунок, разложил на столе. Подправил изображение Франсиса с двумя рыбами, сделал темнее, добавил на лицо балаклаву, в левую руку винтовку, в правую взрыватель, за спину поместил трейлер, груженный тюками сена, к трейлеру приближается британский военный грузовик. Добавил измененного Франсиса на холст, написал его серым и темно-серым среди красного, желтого, синего, розового и зеленого, вывернул стрелку голову к плечу — теперь глаза неотрывно смотрели из-под балаклавы на художника, на женщину, на мужчину, прогуливающихся по лондонской галерее с бокалом в руке.
Джерри Леннон раскладывает фрукты в витрине продуктового магазина Леви на Антрим-роуд в Северном Белфасте. Утро субботы, первое сентября, половина десятого. В магазин заходит молодой человек, боец Добровольческих сил Ольстера, стреляет двадцатитрехлетнему католику в голову и в спину. Джерри Леннон умирает прямо в магазине.
Светило утреннее солнце, Джеймс нес чайник, кувшинчик с молоком и миску каши Ллойду в коттедж. Дверь оказалась открыта. Он вошел, решив расставить все на столе, чтобы потом постучать рукой, а не ногой. Но оказалось, что стол занят. Огромным рисунком. Карандашным. Джеймс его раньше не видел. Мальчик уставился на него, раскрыв рот, так и не выпустив из рук чайник, кувшинчик и миску, пытаясь осмыслить масштабы: изображение Бан И Нил с чайником, Бан И Флойн с трубкой, Майкла с лодкой, Массона с черным диктофоном. Прямо как они были у меня. На моих рисунках.
Чайник вдруг отяжелел в руке, Джеймс поставил его к очагу, царапнув металлом по камню. Взглянул на рисунок снова, на самого себя с кроликом и кистями в руке. Вгляделся в тень под карандашными линиями, в стертое изображение, где он с двумя кроликами в руках.
Ллойд вышел из мастерской.
Я же велел тебе стучать, Джеймс.
Ллойд стал сворачивать рисунок.
Я увидел, мистер Ллойд. Вы опоздали.
Ллойд медленно обернулся, прижимая рисунок к груди.
Спасибо за чай, Джеймс.
Вы скопировали мою идею, мистер Ллойд.
Какую еще идею, Джеймс?
Идею про репрезентацию. Чтобы у каждого из островных был в руках символический предмет. Ллойд улыбнулся мальчику.
Хорошо я тебя учил, Джеймс.
Я еще и книжки читал, мистер Ллойд.
Вот и молодец, Джеймс. Это очень важно.
Поэтому знаю про символы, мистер Ллойд.
И про репрезентацию.
Ллойд положил свернутый рисунок обратно на стол, повернулся к чайнику.
Хочешь чаю, Джеймс?
Вы у меня украли, мистер Ллойд. Украли мою идею.
Ллойд рассмеялся.
Правда, Джеймс?
Да, правда.
Ллойд налил чаю в две чашки. Добавил молока, подал одну из них Джеймсу.
А может, это ты разработал то, что первым сделал я?
О чем вы?
«Джеймс с двумя кроликами». Ты увидел, воспользовался, расширил.
Все равно вы у меня украли. Взяли то, что я расширил.
Ллойд принялся за кашу.
Художники так и поступают, Джеймс. Заимствуют друг у друга, учатся друг у друга. Тем же самым и мы тут занимаемся, в нашей маленькой творческой колонии.
Джеймс потеребил пальцами чашку.
Все равно нехорошо, мистер Ллойд. Что вы вот так вот раз — и забрали мою идею.
Ллойд пожал плечами.
Мы друг друга обогащаем, Джеймс. Обмениваемся идеями.
Джеймс отпил чаю. Чуть теплый, почти совсем остыл.
Вы хотя бы сошлетесь на меня, мистер Ллойд? Скажете им, что это моя идея?
На выставке и так будет очевидно, что я учился у тебя, а ты у меня.
Джеймс медленно кивнул.
Наверное, будет.
Ллойд допил чай.
Ну, хочешь посмотреть, Джеймс?
Наверное.
Я еще не закончил.
Ллойд указал на дверь в мастерскую.
Заходи, Джеймс.
Взял у мальчика чашку.
Никакой еды. И питья.
Джеймс вошел в помещение, наполненное цветом: сочные оттенки синего, зеленого, красного, желтого, мама в центре, на бедрах зеленый шарф, она тянется к яблоку над головой, кожа сияет, мерцает в островном свете, нагота ее составляет разительный контраст с другими островитянами, выстроенными на холсте в ряд, в темной одежде, подсвеченной всплесками синего, красного, желтого и розового.
Очень красиво, мистер Ллойд.