Поесть надо, мистер Ллойд, сказал Михал.
Я не голоден.
Обед каждый день в час, мистер Ллойд, ужин в половине седьмого.
То есть это ужин?
Да.
А похоже на обед. А обед на что похож?
На ужин.
Ллойд рассмеялся.
Чего-то я не понимаю.
Да все просто, мистер Ллойд. Еда почти всегда одна и та же.
Марейд налила чая, Бан И Нил разрезала яблочный пирог. Ллойд съел и выпил.
Так-то оно лучше, сказал Михал.
Еще бы, сказал он.
Художник встал, кивнул двум женщинам у печки. Спасибо.
Они кивнули в ответ.
Та failte romhat.
Пойду пройдусь, сказал он. Сориентируюсь. Вечер для этого самое то, сказал Михал.
В какую сторону лучше?
Да в какую хотите.
Я бы посмотрел на утесы.
Там не заблудишься, мистер Ллойд.
Это утешает.
А вот свалиться можно.
Спасибо. Буду об этом помнить.
Он взял пальто, шляпу, блокнот, карандаш и поднялся по деревенской улице на холм, мимо стариков, которые стояли, прислонившись к низкой стене, с сигаретами в руках, во рту, на земле лежали собаки. Старики ему помахали, улыбнулись, стали глядеть, как он шагает по тропинке, плохо понимая куда, зная только, что хочет прочь, подальше от любопытных глаз, от длинных языков; он шел и дышал стремительнее, чем ему бы хотелось, замедлил шаг только за пределами деревни, возле куч торфа, накрытого синей, оранжевой и белой пленкой — она была обвязана веревкой, но все же хлопала на вечернем ветру. Он миновал огород, грядки с картофелем, капустой и луком, обложенные толстым слоем гниющих водорослей, с земли что-то склевывали куры. Ему встретились три коровы, две свиньи, еще нескольких кур, четыре осла и стадо овец, которые щипали травку: на тропинке она росла гуще; тропинка стала совсем узкой, когда он попал из деревни в дикую часть острова, земля под ногами сделалась влажной, трава здесь пожелтела и высохла, пожухла и погорела на ветру. Тут и там прыгали, резвились кролики, птицы вспархивали из травы, перекликались, улетая вверх, к вечернему солнцу. Он засвистел и пошел дальше, приостановился, когда тропка закончилась, исчезла в траве.
Огляделся, пытаясь понять, куда дальше, ничего не нашел и зашагал прямо по траве к самым отвесным утесам, помедлил, чтобы зарисовать дерево, сбитое ветром в плотный шар переплетенных со стволом ветвей, потом еще — зарисовать озерцо с солнечными бликами на воде. Он гудел себе под нос, поднимался на холмы в поисках утесов, которые приехал рисовать, отметил, что здесь уклоны куда круче, что здесь, в западной части острова, если идти в направлении вечернего солнца, которое все еще стоит в небе высоко, выше, чем он привык, начинает ломить икры. Внутри зародилась дрожь предвкушение
возбуждение
автопортрет: свидание вслепую
Он подошел к краю утеса, наклонился вперед, закрыл глаза правда из книги лодка с ногами неправда из книги поющие лодочники неправда правда все одно утесы как ответ
Он открыл глаза, глянул вниз с утеса. Пнул пожухшую от ветра траву пастель синий зеленый
оттенки розового
воскресные художники ограда парка
ты недостоин
масляной краски
плесени
дождь и холод
капусты
картофеля
зажаренной рыбы
Он плюхнулся на траву, закрыл лицо локтями. автопортрет: после свидания вслепую Подсчитал потери, деньги, потраченные на переправы, поезда и автобусы, аванс за дом, еще расходы на путешествие к югу к подсолнухам
красным крышам
растрескавшейся земле
блеску моря
к тому, что уже написали
Встал, еще раз взглянул на утесы, в надежде увидеть их иначе, такими, как в книге. Покачал головой, повернул назад к деревне, пошел по закраине острова, под напором усиливающегося ветра. Засунул шляпу в карман, ошеломленный яростью порывов, карабкался вверх в поисках тропы, высматривал путь обратно к себе в коттедж, чтобы сложить вещи и уехать с лодочниками, вернуться
обратно
к сытым
самодовольным
дельцам
их душечкам
ауэрбаху
бекону и Фрейду душечки дельцов душечка-делец
Ветер задул так, что он упал на колени, плохо понимая, как вернуться. Дополз до верхней точки склона, до края острова, в надежде увидеть огни деревни. Посмотрел вниз. На утесы. Прямо как в книге — косматая крепкая буйная красота, грохот волн, разбивающихся о камни в двухстах футах у него под ладонями и коленями. Он плюхнулся на живот, вытянулся дальше за край, мощь волн, ударяющих в скалы, сотрясала ему плоть и кости красота
нездешняя