С ЛеониТом малец вел себя все же не очень свободно, не забывая о своем подчиненном положении, как в силу статуса и возраста, так и в силу особых полномочий десятника. Так, забывшись, в запале мог назвать его и просто ЛеониТом, опустив приставку «десятник» или заменив её патриархально-родственной «дядька», но потом поправлялся или смущенно замолкал, пережидая обмолвку. Но в спокойной ситуации выдерживал официоз железно.
А вот с Лариской сразу нашел и общий язык и легкость взаимоотношений. Он даже без напряжения вполне естественно называл её только сокращенным Лами, совершенно не употребляя полного имени Ламриэль. Да и поведение его и отношение к девушке было, как к старшей сестре любимой и уважаемой, но все же немножко снисходительное как у мужчины к женщине, сглаженное только отрицательной возрастной разницей. То есть, иногда, словно вдруг опомнившись, он при этом бросал на ЛеониТа «незаметные» опасливые взгляды и ненадолго притихал, как ежик под ветошь, но, в очередной раз, убедившись, что тот никак не реагирует на подобную фамильярность по отношении «к своей женщине», мгновенно оттаивал и дальше продолжал в том же духе.
Вот и сейчас, метнувшись куда-то в сторону, он вытянул руку вверх, восклицая:
- Лами!..
И хотя в этом выкрике не было ни тревоги, ни отголосков какой-то опасности, ЛеониТ тотчас напрягся, готовый отразить любу возможную угрозу. При этом он, поворачиваясь на указующий жест Вадура, проделывал одновременно сразу несколько важных, практически жизненно ориентированных дел. Во-первых, он «насторожил» инвентарь таким образом, чтобы мог одним движением мысли (или воли, кому как нравиться) выхватить оружие облачаясь попутно в полный доспех (за время пути, благо делать на ходу, кроме проявления внимания к окружающей обстановке, было особенно нечего, он хорошо натренировался в этом приеме); кроме того, отсканировал все доступное пространство вокруг, выискивая отметки или безусловно красные (явно опасные существа) или «глубоко желтые», которые на первый взгляд вполне себе нейтральны, но ровно до тех пор, пока на них не нападешь или иным образом не затронешь их интересы (например, начав охота на охраняемой территории) и вот тогда они превращались в очень серьезных соперников если и не в части боевых качеств, так по части злобности и неотвязности - точно.
Но все было спокойно, а в эмоциях мальца отражалось желание похвастаться интересной находкой, привлекая к ней внимание важного для него человека, что-то вроде - «Лами, смотри, что же ты не обращаешь внимания!..»
Действительно, посмотреть было на что. Как оказалось, местные белки (а именно так система их и именовала, как попозже выяснилось) были крупнее реальных аналогов раза в два, но это по размерам, а весом значительно превосходили, похоже, домашних кошек. И одна из них, вовсе не рыжая, а черно-пепельная, сидела на ветке достаточно низко в десятке метров от людей, и что-то держа в передних лапах (похоже, хрестоматийный орешек), увлеченно это грызла. Косилась на пришельцев, но вовсе не проявляла никакого испуга или тревоги.
- А вот именно такими шкурками я и мечтала подбить плащик, - мечтательно прошептала Лами, не сводя глаз с симпатичного зверька.
- Ага, щас, - согласно прошептал Вадур и вскинул свое оружие.
Но вот белочка оказалась вовсе не сойкой и даже не безмозглой змеюкой, по части живучести - безусловно. Да и проснувшаяся после попадания легкой стрелки злобность полностью задавила слабенький здравый смысл и отключила инстинкт самосохранения. Удержавшись на ветке после получения раны, выронила орешек, вцепившись в шершавую кору еще и маленькими (впрочем, не такими уж и беспомощными) лапками, ошеломленная зверюшка какое-то время в непонятках пялилась на своего обидчика, типа, чего это было; а затем, осознав степень нанесенной ей смертельной обиды, смыть которую можно только кровь, с противным верещащим визгом, прямо с места посадки прыгнула на пацана.