— А я тебе говорил: минимальное вмешательство — это нонсенс, катахреза! Или оно есть — или его нет, и количественные определения неприменимы. Ты вмешался — этим всё сказано, и твои намерения роли не играют, контроль — это смешно! Саймон внёс изменение в Мир, и дальше от него почти ничего не зависело. Так или иначе, вы всё равно стали бы развиваться самостоятельно. Так и при ваших изъятиях — как на него прореагирует система, предсказать практически невозможно.
— Да что ты говоришь? А тысячелетний опыт…
Так, это надолго, понял Ри. Спор, видимо, старый, и теперь эти двое нескоро угомонятся. Видал он таких, им только повод дай — сцепятся, невзирая на место, время и окружение. Придётся самому включаться, хоть и не хочется.
— Я бы на твоём месте не тормозил, не советую, — вздохнул Ри, косо взглянув на Саймона. А куда денешься? Это дракон, хоть и малосимпатичный, и долг Ри объяснить ему, что его ждёт. — Когда придёт полная сила, в неосвоенном теле ты с ней не совладаешь. Тело надо осознать, от ноготка до волосинки. Можем отложить, дня четыре ещё есть, но лучше потратить их на тренировку по смене облика, а не на раздумья — стоит ли это делать. Один хрен, оно случится. Но если на голых эмоциях — получится, как с Лисой, когда ты спроецировал ей свой голод, а она, в противовес, непроизвольно сняла из твоей памяти образ наибольшего твоего страха. И примитив этого краба чуть не подавил человеческий интеллект, и не удивляет: чем сложнее система, тем менее она надёжна, уж ты-то должен понимать, раз техномаг! А если тебя выкинет в бесформенность, придётся тебя просто уничтожить. Иначе уже нам кисло станет.
— Да чё т-ты его уговариваешь, да ещё занудно так? Дон, грохни его, да я домой пойду! — распорядилась совсем окосевшая и сильно заскучавшая Лиса. — Чего-о? Вы мне сами говорили: самое страшное — необученный маг. Я не права? Во-от! А учиться он не хочет. Во! Смотри! Не хочет! — взмахнула она полупустой бутылкой, чуть не слетев с колен Лайма. — Ну и чё? Давайте быстренько — хряп его, и я баиньки… — Дон послушно отвлёкся от спора с Йэльфом и азартно ощерился. Ух, ща ящерицу погоняем, хороша будет развлекуха, мог прочесть на его лице каждый заинтересованный Саймон.
— Правду говоришь, подруга суровая! — неожиданно поддержал Лису Лайм. — Право на отказ от жизни даже в законе прописано, что ж вы его так… насилуете… Не хочет жить — не надо…
— Я буду нежен, — хищно пообещал Дон. — Тебе понравится!
— Не-не, я уже ага, уже учусь! — сразу и всё осознал Саймон. Он уже понял, что Лиса хоть и веселит частенько эту компанию, но при этом её оберегают и слушаются, как и положено. Она же самка! Вот сейчас как послушаются… — Я ж говорил, я весь такой внезапный! Вот прямо сейчас всё внезапно понял! Неожиданно для себя вдруг осознал! И прямо весь стремлюсь! Чё делать-то надо?
Йэльф отвернулся с тяжёлым вздохом от этого позорища, и наткнулся взглядом на Рогана, сидевшего, как оказалось, у него за спиной. И понимания не встретил.
— Зря ты так, — тихо сообщил ему Роган.
— Ой, да что ты? — сверкнул глазами Йэльф. — А мне стыдно, понимаешь? Так это у вас называется? Наш Творец — трусливое и вороватое недоразумение! Зверям, и то больше с Творцом повезло! Ри хоть просто рассеянный…
— Страшно спросить: а какая разница, кто тебя создал? Это детям свойственно родителями меряться, у взрослых уже собственные достижения есть. Ты несправедлив, ага-ага, я тебе точно говорю.
— Ты… ты его оправдываешь? — оторопел Йэльф.
— А ты поставь себя на его место. Ага-ага. Не в плане воровства — это их мир, нам неподсудный. Но в остальном — разве он плохо справился? Ты ведь хранил о нём добрую память все эти годы? — Йэльф удручённо кивнул. — Значит, он всё сделал правильно. Отсутствующих всем свойственно идеализировать, так уж мозги устроены. У всех, ага. Именно в этот капкан ты и попал. Но сам Саймон не стал от этого ни хуже, ни лучше, он тот же самый Саймон, который сидел с тобой, когда тебе было больно.
— Ой, Красный, да всё я понимаю, не дурак же, в конце-то концов. Но головой. Понимаешь? Ай, молодец! Вот только не помогает это. Ощущение у меня такое, будто он нас обманул. Понимаешь? Притворился хорошим, чтобы мы о нём помнили. И мы помнили, как дураки, и считали себя виноватыми за то, что струсили и бросили его — а он вот такой. Обидно вдруг обнаружить, что ты восемь тысяч лет был доверчивым дураком.
— Обидно, ага-ага, — закивал Роган. — Именно поэтому очень многие любви и боятся, — Йэльф подозрительно нахмурился. — Любить — это и значит быть доверчивым, нерасчетливым дураком, — улыбаясь, объяснил Роган. — Но это счастье, Йэльфи. И требует оно немалой смелости, потому что потом бывает больно — вот, как тебе сейчас. Но лучше уж пусть так, чем быть опасливым, расчётливым и недоверчивым… даже не знаю, как назвать-то… Ри хорошо говорит: «уб-богий», — засмеялся Роган.