Мама действительно не заметила. Вэйт бродила по комнате, осторожно проводила пальцем по корешкам книг и улыбалась опять печально, но и мечтательно, будто вспоминая что-то хорошее, но давно ушедшее. Артём следил за ней, не отрывая глаз. Вот здесь, в его двенадцати метрах, бродит вот такое… И опять из груди рвался стон восторга, а лицо расплывалось в блаженную идиотскую улыбку. А потом он сварил кофе, но Вэйт сказала, что запах да, а вкус — не очень, и с молоком не очень, и он заварил ей каркадэ, и пришлось искать в интернете, что это за цветы и где они растут. А потом считать, сколько золота нужно продать в скупку, и что дешевле — доехать туда и взять черенок или заказать доставку живого черенка на дом по почте, оказалось, что можно и так. А потом они вместе торчали из окошка пятого этажа, навалившись животами на подоконник, Артём курил, а Вэйт просто крутила головой, разглядывая доступную взору панораму. Направо, в просвете меж домами, грохотала улица. Артём всё порывался объяснить, рассказать, но Вэйт, как оказалось, почти ничего нового вокруг не видела. Сказала, что это, видимо, закономерно для всех людей вообще — техногенная цивилизация на железе, электричестве и без магии. Единственное, что её поразило — инверсионный след самолёта. И поразило неприятно. А ещё больше не понравилось после того, как Артём объяснил, что такое самолёт, за счёт чего летит, и какого он размера.
— Послушай, но, если он упадёт, например, вот прямо сюда…
— Хана котёнку, — подтвердил Артём.
— Нет, просто удивительно! Вы и так мало живёте, и, при этом, совершенно не цените свою жизнь! Никогда не понимал… не понимала людей.
— А большинство и не живут. Так, существуют, — высказал Артём давно бродившую в голове мысль. — Знаешь, мне кажется, что большинство людей просто не успевают понять, что они живут. Тянут день за днём, изо дня в день, а потом умирают, и всё. Или осознают в старости, когда жить-то уже поздно. А на некоторых смотришь, и понимаешь — они мёртвые. Внутри. Двигаются, разговаривают, а внутри давно умерли. Но как раз такие самые активные. Создают видимость жизни — и для себя и для других.
— Да, когда я был… была вампиром, мне тоже приходило это в голову. Когда ты не-мёртвый, жизнь осознаётся гораздо острей, впрочем, как и всё утраченное.
— Да… Вэйт! Не уходите! Пожалуйста! Я не хочу всю оставшуюся жизнь остро осознавать утрату вас! Я сделаю всё, что угодно, и это не только для меня! Знали бы вы, сколько людей дико, неистово просто мечтают о волшебных существах и магии! И опять же не для себя! Вот, смотрите: у меня собраны книги, и это всё — о вас! Это не просто книги, это целые миры. И почти в каждой говорится о том, что наш мир без вас умирает! Не ради нас, не ради людей — но ради самого этого мира — не уходите, Вэйт! — Артём сам поразился своему красноречию, но мысли эти в его голове жили уже давно. Насмотрелся он на «эльфов», оставляющих после себя кучи мусора и вытоптанные поляны. Мир — это дом. Дому нужен один постоянный хозяин, а не существа-однодневки. И вот хозяин перед ним. Он сегодня видел, нет, почувствовал, как преобразился их уголок парка — вот бы везде так! А Вэйт, пораженная его горячностью, долго молчала. Это уже было не смешно, это был вопль о помощи.
— Но я не смогу здесь жить, Артём! Я и дышать-то здесь без фильтра не могу! Здесь всё отравлено — воздух, вода, земля. Даже там, где ты работаешь, и то плохо. Я, конечно, сделала кое-что, и там, и тут — но это не метод! «Очищение» просто оттесняет грязь в стороны, а не уничтожает. Внутри «Полога» хорошо, а снаружи становится ещё хуже. Концентрированней, понимаешь? Можно, конечно, постепенно сгребать грязь в определённое место и выжигать, но её здесь слишком много, меня на всё не хватит! И очень громко у вас здесь, ты этого не чувствуешь, но у нас уши устроены иначе. У меня ещё с ночи заглушки стоят, иначе голова бы уже лопнула!
— Да… извини, я дурак, — сник Артём.
— А если спеть здесь «Созидание», исчезнет практически всё, вся ваша… цивилизация. Она слишком уродлива и дисгармонична, прости, но это правда. У нас было нечто похожее, но не было вот таких… самолётов, да? Будь такое у наших людей, мы бы не победили. Извини, но на одной войне меня уже убили. И вряд ли кто-то из наших согласится придти к вам жить.
— Но, Вэйт, это просто город, а есть и леса! Немного отъехать, километров семьдесят — и там уже нормально.
— На чём отъехать, Артём? — грустно засмеялась Вэйт. — Мы только вышли на улицу, а у меня уже фильтр отказал, пришлось тебе меня дворами вести. А порталы здесь легко строить не получится, ваш мир мне чужой, он не откликается. В мир надо вжиться, сродниться с ним, и он должен нас принять, а это лет сто, как минимум. Инерция, понимаешь? Не наша — мира. Здесь есть магия, но вы ею не пользуетесь, и она… неприрученная, понимаешь? Но я здесь столько не выдержу, я через пару лет если не умру, то с ума сойду точно. Слишком всё уродливо и ядовито. Вот музыка у вас хорошая… Отчаянная.