— Тем, что она не восстанет после этого новым носферату, — проворчал райн Берт. И встретил чрезвычайно удивлённый взгляд собеседника. Пришлось объяснять, рассказывая то, что в его родном мире знали даже невежественные деревенские дети. Райн Фрамин удивился ещё больше.
— Умрёт и восстанет в третью ночь? Но, благословенный, если вас, например, укусит обыкновенная собака, и в кровоток попадёт грязь — вы очень быстро умрёте от сепсиса, от общего заражения крови, вы понимаете меня? Зубы-то чистить надо! А у вас, как я понял, с этим действием никто не знаком. Укуси вас кто угодно нечищеными зубами в сонную артерию — вы точно так же умрёте, уверяю вас! И вампиры тут будут совершенно ни при чём! Поднятие во Жнеце — процесс довольно тонкий, нужна инициация, без неё ничего не будет, кроме заурядного трупа!
— У вас тут, может, и не будет. А у нас — будет, — упрямо сказал райн Берт. — У нас это все знают.
— Ай-яй-яй! — озабоченно покачал головой райн Фрамин. — Знаете, вы бы лучше записали мне всё это на досуге. Вы же можете при помощи амулета писать на общем? И ваше, как вы говорите, святое писание может представлять собой изрядный интерес. Как жаль, что в пылу преследования вы оставили там все свои вещи! Но вы же сможете восстановить по памяти? Попытайтесь, прошу вас! А я бы над ним подумал. Всё это должно иметь какое-то объяснение…
И райн Берт попробовал. Каждый вечер он прилежно переносил на бумагу всё, что помнил, а помнил он немало. Всё было неплохо, пока он переводил и записывал, а вот при попытке перечитать переведенное, то есть, при повторном переводе на родной немецкий, райн Берт приходил в ужас и понимал, что не в силах преодолеть языковой барьер. В этом языке просто не было таких понятий! А сочинить что-то близкое по значению Райн Берт не мог — не умел он сочинять. Как было вывернуться, если «грех пред Господом» превращался на этом языке в «вину перед хозяином»? А «дьявол» вдруг превратился в «оппонента»? Привычные, ходовые понятия «раб божий» и «ничтожный слуга Господень» при повторном переводе на немецкий оказывались «многопрофильным инструментом влияния инфернального абсолюта на материальный мир» и «некомпетентным служащим неясной спецификации». Попытка выразить на этом языке столь важные моменты, как греховность желаний плоти и необходимость их усмирения, чуть не довела его до истерики, потому что предложенные амулетом медленный суицид, добровольная импотенция или автоиндуцируемая психопатия ну никак не отвечали его задачам. И он мучился вечерами, пытаясь хоть как-то приблизить получающуюся у него при переводе галиматью к первоначальному тексту. То, что получалось более-менее прилично, он отдавал райну Фрамину, жрец урчал что-то одобрительное, кивал, забирал и уносил, но никак и никогда не комментировал. Берт даже засомневался, а читает ли кто-нибудь плоды его трудов, но жрец уверил его, что всё написанное прилежно изучается, и не им одним. И Берт продолжил свой труд, и бросал записи только тогда, когда досада становилась нестерпимой. Тогда читал. Библиотеки при храме не было, но райн Фрамин натащил ему книг из городской, тех, что посчитал полезными для райна Берта. А полезными он посчитал древние легенды, больше походившие на приключенческие романы. Берт читал их, как когда-то в детстве слушал сказки своей бабушки. Верилось с трудом. Вернее, не верилось совершенно.
Но что-то в них, конечно, было правдой. Он убедился в этом, когда один раз побывал на венчании в Храме пары из этих, с ушами, местных эльфов. На-райе, как их здесь называют. Высоченная белая гладкая башня Храма больше напоминала минарет мусульман из его родного мира, но никто не пытался залезть наверх и прокричать оттуда что-нибудь во славу кого-нибудь. Всё действие происходило внизу. Первым потрясением для Берта стало то, что отсюда, снизу, сквозь прозрачную магическую защиту от дождя и ветра, что была здесь вместо крыши, были днём видны звёзды. Ясно и отчётливо виднелись они в круге чёрного неба над головой. Берт несколько раз заходил и выходил, чтобы убедиться — на улице день! А внутри ночь! А снаружи день! А внутри… Райн Фрамин потом пытался ему объяснить, что это, как раз, не магия, а закон природы, но Берт мало что понял. Запомнил только, что таких башен, похожих, как близнецы, в Мире всего двенадцать. В Столице, при Госпитале, при Университете — и ещё девять в разных местах. И, вроде бы, этого количества на весь Мир вполне достаточно, служители и так не перетруждаются. Как странно! И никаких служб, проповедей? Только мистерии и храмовые танцы с серпами четыре раза в год? Очень странно!