— И я вам так советую, — с улыбкой поддержал Валуев.
Они смотрели на расщепленный паркет.
— А сегодня еще и годовщина со дня смерти Петра Великого, — произнес офицер. — Боже мой, Боже!
XIV
— Да, — сказал Кастусь. — Разные сплетни ходят об этом падении. Вот оно, хлопчики, какое дело. А поскольку освобождение, как говорится, на носу, то нам надо быть на местах. Всем, кроме меня.
Парни, человек пятнадцать, и среди них Алесь, Мстислав, Ямонт, Звеждовский, сидели в комнатке неуютной петербургской квартиры. За окнами была теплая зима, шел дождь со снегом.
— Говорят, вот-вот направятся по Московскому тракту до сорока генералов свиты и флигель-адъютантов, — спокойно сообщил Звеждовский. — Для наблюдения за ходом крестьянского дела. Бутков наделил каждого официальным чемоданом с официальным ключом и за печатями. В чемоданах повезут новые крестьянские уложения и сдадут губернаторам.
Звеждовский выглядел в блестящем штабном мундире очень эффектно.
— Что мы должны делать? — спросил Мстислав.
— Что есть силы сдерживать крестьянские выступления, если они будут, — мрачно сказал Кастусь. — Не время для крови. Да и потом, какая из них польза, из разрозненных? Вот когда уже зальют мужикам сала за шкуру, как ощутят на своей спине, что оно такое, царская воля, тогда будем бить в набат.
— И все-таки жаль, что не начали раньше готовиться, — отметил Алесь. — Удобный момент. И в Варшаве заговор.
— Смели они варшавский заговор, — заявил Ямонт, — обманули... Ну что ж, поедем. Брошу университет. Сошлюсь на больные глаза.
— И все-таки потерпим, хлопцы, — предложил Кастусь, — а то получится несчастье, как у бедных хлопцев из кружка Витковского. Разогнали, арестовали. А из-за этого провалилась организация Виленской гимназии. Первый провал. Пять месяцев прошло, а вспомню — сердце болит. Кто там остался, Алесь?
— Мало. Далевский Титус, Богушевич Франтишек, еще несколько человек да мой брат. В глубокое подполье ушли хлопцы. Видел я старшего брата Титуса, Франтишка. Горюет страшно. Есть и у них нелегальная организация, возглавляют ее он да Гейштар Якуб, то Франтишек говорит: как осиротели они без молодых.
— Ну их к дьяволу! — нервничал Мстислав. — Сморкачи панские, белая кость.
— Правильно, — неожиданно поддержал Звеждовский.
— Но-но, — возразил Мстислав, — сам давно ли белым был.
— Ты же меня перевоспитал, — засмеялся Людвик.
— Да уж, — буркнул неуклюжий Грима, ты, Людвик, расскажи, что слышал во дворце.
— Что ж, — Звеждовский думал. — Приятного мало. Пойдут на некоторые уступки полякам и замажут им рот. Был я у великой княгини Елены Павловны. Круг узкий. Статс-секретарь Корницкий, приехавший из Варшавы, министр внутренних дел Ланской, Валуев, еще несколько человек. Впечатление: немного испуганные люди. Да и в самом деле, как не испугаться. Не говоря о Польше, вся Литва и Беларусь служат панихиды по убитым. А у властителей никакого чувства нравственной силы. Валуев сказал Корницкому, что тут одно войско не поможет. Долгоруков говорит Валуеву: «On prend la chose trop l g rement chez nous». Тот ему: «Je tiens pour certain que la chose est tr s grave». Князь только оглянулся: «Chutt! Il n'en faut pas parler»1. А тот: «Но почему?»... Корницкий привез от наместника письмо о том, что защищать дальше такой режим невозможно и что надо либо сделать уступки, либо править царством изо дня в день штыками и картечью.
— Интересно, — отметил Кастусь.
— Да. Корницкий говорит, что если требования не будут выполнены...
— Требования... — возразил Бискупович. — Только общая просьба обратить внимание на злосчастное положение Польши.
— Не перебивай, — буркнул Грима.
— ...то никто не останется работать в Польше, так как струну натянули до невозможного, и она порвалась. Gouvemer c'est prévoir2. Потом Валуев говорил с великой княгиней. Она спросила у него: «Que faut il faire en Pologne?» Он говорит: «Changer de systéme, Madame». Она грустно улыбается, показывает на Ланского: «Je lе pense aussi; mais voici le ministre de l'intérieur qui est flamboyant et parie des mesures de sévérité». Валуев пожимает плечами: «Mais on a été trente ans sévècres, Madam, et où en est on arrivé»3.
Кастусь засмеялся. Звеждовский улыбнулся ему в ответ.
— Тогда кто-то неизвестный мне говорит: «On ne tombe que du côté où l’on penche. Si nous tombons en Pologne, c’est donc du côté de mesures de police substituées, á des idéeś de gouvernement»4. Словом, даже они видят: без уступок не обойдешься.
— Играются с нами, — заметил большеглазый Ясюкевич. — А, чепуха все. Свою революцию нам надо, красную, вот что. Земля, воля, восстание всюду, братство всем народам.
— Гм, — воспротивился Ямонт, — и москалям? Почему я должен умирать за москаля?
— Брось, Юзя, — с укором молвил Алесь. — Это одни из самых добрых людей на свете. Правительство у них только плохое, вот что. Сменим — все будет хорошо.