Да и что было Когутам? Они были людьми вольными и, как большинство таких, хотели, да и то не очень пристально, посмотреть: а не задумали ли великие люди подмены манифеста.
Должно было пройти много времени. Беларусь должна была претерпеть еще много обиды, грабежа, нищеты и презрения, чтобы породить грозу. И потому был прав в своих поступках Загорский, а не Корчак.
Но Корчак не знал, боялся самому себе признаться в этом, и потому шел, словно его поджидало главное дело жизни. Он слишком долго ждал и слишком много страдал, чтобы отказаться от «похода на Горипятичи» (как это потом назвали), выходки героической, но бессмысленной и потому трагической.
Корчак злился, что из всех загорских владений идут два человека, которых даже никто не знал, кроме людей Корчака.
В корчме, где был сидельцем старый Ушар, разбили дверь сарая и выкатили на снег две бочки со смолой. Все желающие делали себе факелы. Водки, да и другого имущества, не тронули: зачем человеку потом отвечать перед хозяином? Да и шли ведь не грабить, шли шарить церковь, чтобы самим убедиться в низком обмане.
Толпа шла к бочкам и отходила с факелами. Словно черная река подползала к какому-то месту, тут вспыхивала и дальше ползла уже огненной.
Подошли к Горипятичам. Село молчало. Ни огонька, ни звука. Только собаки лаяли во дворах. Белая, с двумя колокольнями, церковь на пригорке дремала среди мокрых голых лип. И выше них возносился восьмисотлетний, черный и кряжистый церковный дуб, ровесник первой церкви, заложенной на этом месте.
Люди удивлялись, почему село молчит. Они не знали, что, пока они шли, задерживаясь подолгу возле каждой деревни, и не прятали цели похода, управляющий из Вязынич успел предупредить Суходол. Полковник Ярославского полка, расквартированного там, был болен, и на Горипятичи с двумя ротами солдат вышел Аполлон Мусатов. Они реквизировали в одном из сел мужицкие сани и прибыли на место значительно раньше мужиков.
И еще никто не знал, что сюда форсированным маршем подходят еще две роты и будут не позже полудня.
Мужики валили по улице, огородам и садам. Всем хотелось поскорее дойти до цели. Лилась яркая огненная река.
Потом передние начали замедлять шаг.
Возле церкви темнела солдатская цепь. Пологим частоколом розовели вздетые вверх штыки, и в них отражался огонь многочисленных факелов.
Толпа глухо загудела и стала. Люди боялись перешагнуть невидимую черту, отделявшую их от солдат в конце улочки.
Но молчали и солдаты. Даже Мусатова пробирали неприятные мурашки — так много было перед ним людей и огней.
Рысья глаза капитана щупали толпу и наконец встретились сначала с ястребиными глазами Покивача, а потом с черными и угрюмыми глазами Корчака.
И тут Мусатов впервые ощутил неуверенность и ужас. Он не знал людей из этой белой массы, но лицо Корчака он знал. И Мусатов подумал, что тут, видимо, не просто мужики, а лесные братья, а поскольку это так, заварушка будет горячей. Он ошибался, но не мог знать, что ошибается.
— Разойдитесь! — крикнул Мусатов.
Это было неожиданно, но вперед вышел не Корчак.
— Мы не хотим крови, — сказал Покивач.
— Чего вы хотите?
— Мы хотим видеть истинный манифест, спрятанный в церкви.
— Какой манифест?
— Истинный... царский.
— Есть один манифест.
Покивач с укором покачал головою.
— Зачем врать, пан?.. Служивый, а сам с этими обманщиками. Похвалил ли тебя отец-император?.. Пропусти нас в церковь, и мы пойдем отсюда.
Мусатов подумал, что это дает возможность выиграть время и взять зачинщиков.
— Идите, — произнес он.
Мужики начали советоваться. Наконец первым пошел к церковным вратам Покивач.
— Чей? — измеряя его глазами, спросил Мусатов.
Покивач смотрел дерзко.
— Лесной.
— Стой тут. Еще кто?
Он ждал, что выйдет Корчак, но тот стоял и улыбался.
Второй вышла из толпы Марта.
— Ты чья?
— Божья.
Мусатов подумал, что все это плохо и взаправду здесь не мужицкий бунт, а поход «лесных братьев». Их развелось много, кому, как не ему, было знать об этом.
Две тени, черная и белая, стояли отдельно от толпы и следили, кто выйдет еще. Кондрат попробовал было сделать шаг, но его вдруг сильно сжали с боков. Он покосился: тяжело посапывая от бега, стояли рядом с ним отец и Юрась.
— Голова еловая, — бросил мрачный отец.
Кондрат рванулся было — сжали. Андрей вдруг начал пихать его назад, в толпу.
— Хватит, — пояснил он. — Ты что, не видишь? Западня.
— Пусти, — толкнул его Кондрат.
Строгие синие глаза Андрея встретились с его глазами.
— Идем отсюда, — попросил Андрей шепотом. — Подвести хочешь загорские окрестности? Брось, братец. Не время. Пойми, голова ты глупая. Погоди. Выспимся мы еще на их шкуре. Напрасно погибнуть хочешь.