Об этом, правда, со скидкой на польское происхождение, говорит и Wiktor Kordowicz, автор интересной книги «Konstanty Kalinowski»:
«Takiemu procesowi bialorutenizacji elementów polskich na Biaiorusi w potowe XIX wieku ulegaia niewątpliwie rodzina Kalinowskiego, a zwiaszcza Konstanty.
Z bezkompromisowego, konsekwentnego, rewolucyjnego demokraty polskiego, ktory na ziemiach Biaiorusi i Litwy gtosil zgodnie z programem tego rochu politycznego wyzwolenie spdeczne i narodowe chlopoów bialoruskich, stal się Kalinowcki w iego atmosferze ideowej na tym etapie formowama się narodu bialoruskiego — Bialorusinem». («Такому процессу белоруссизации польских элементов в Беларуси в середине XIX века подверглась, безусловно, семья Калиновского, а больше всего Константин. Из бескомпромиссного, последовательного, революционного
польского демократа, который на землях Беларуси и Литвы провозглашал, согласно программе данного политического движения, освобождение общественное и национальное белорусских крестьян, стал Калиновский в его идейной атмосфере и на том этапе формирования белорусской нации — Белорусом».)
Начнем сначала. В Мостовлянах, где родился Кастусь, не было другой церкви, нежели униатская. Униатства среди коренного польского населения не было. Униатами в этой местности могли быть только белорусы. Калиновские ходили в костел. Они могли быть либо испокон века католиками, либо обращенными в католичество униатами. Принимая во внимание, что даже Гейштор, входивший вместе с Кастусем (до разгрома белого правительства) в «Комитет руководства», называет Кастуся «Litwin-separatysta», мы имеем право верить и тому и другому. Гейштор, правда, говорит о «старопольском сердце» нашего героя, но можно ли верить врагу Калиновского, шовинисту, стороннику белого «жонда» в Варшаве.
И, в противовес его словам, о таких, как он, Калиновский говорит: «Такой глупой башке, как Варшава, нельзя поручать будущую судьбу Литвы», утверждает: «Польское дело — это наше дело, это вольности дело».
В другом высказывании выразительно ощущается сочувствие польской идее стороннего человека.
Так, скажем, кубинец не может сказать: «Кубинское движение — это наше движение», не может сказать: «Поможем кубинцам», а просто скажет: «Моя революция».
Странно было бы, если бы Гейштор и другие «историки» его направления говорили, что он — белорус. Ведь страна героя была полумертвой после разгрома и не могла защищать имя сына. Книги белорусские конфисковывали и жгли, печатание их, даже употребление слова «Беларусь» было запрещено под страхом наказания... Между тем паролем Кастуся и его друзей были слова: «Кого любишь? — Люблю Беларусь. — Так взаимно».
Но даже если бы не было этого, оставался бы еще один, неопровержимый ничем, факт: язык человека.
А Кастусь издавал «Мужицкую правду» по-белорусски.
И если кто-то скажет (что может быть и резонным замечанием), что из агитационных соображений можно издавать газету и по-абиссински, если только живешь среди абиссинцев, то есть доказательство, на котором наложило свое «Верно!» сама смерть: предсмертные стихи Кастуся.
Нет ни единого случая, чтобы в таком положении писали послания на чужом языке, чтобы на нем прозвучал последний стон души.
На чужом языке можно говорить, иногда даже всю жизнь, но в ночь перед смертью, когда петля качается перед глазами, безмолвен даже для близкой, а не своей речи человеческий язык. В такую минуту спадает все наносное. Остается только самое свое: звуки того языка, на котором говорила мать.
к части XXXII
1 В 1846 году на Могилевщине разоблачили группу "карбонариев", которая готовила "заговор". Донос горецкого студента Белоуса был своевременно раскрыт, и группа самоликвидировалась. Не арестовали никого.
Книга вторая
к части II
1 Надо, чтобы вы, Загорский, освободили дом от вашего присутствия.
2 Эти господа - мерзавцы, и единственное чувство, которое они во мне возбуждают, - это ненависть к тому, что они делают, и презрение к моей родине (фр.)
3 Военный либо тайный повстанческий совет, где последний голос принадлежал наиболее молодому, так как он должен был "держать знамя" с самыми отчаянными, первым врезаться в чужие ряды и быть, таким образом, "острием военной стрелы".
к части V
1 "Бессенными" назывались ярмарки конца апреля - начала мая. Туда шли те, у кого конь пал зимой, либо те, у кого не было семян.
к части VII
1 Обнимите меня. И никогда во мне не сомневайтесь (фр.)
2 Губернские комитеты в конце 1858 года были уже во всех губерниях европейской части России. В начале 1858 года, в феврале, из тайных комитетов в Петербурге был создан Главный комитет по крестьянскому делу, который и должен был подготовить реформу.