Подождав подхода основных сил, охотники первыми ринулись на вражий стан. Молча и быстро, как те волки, бежали они между юрт, закалывая дремавших у костров монголов, врывались в юрты, мгновенно уничтожая все живое, и бежали дальше. Монголы только начинали просыпаться от шума и понимать, в чем дело, когда вся пешая русская рать уже целиком втянулась в расположение степняков. Спавшие с оружием монголы, просыпаясь, сразу вступали в бой, но им казалось, что весь стан объят сражением, что русы напали отовсюду, и, привыкшие действовать сплоченно в конном строю, повинуясь единому слову начальника, они терялись в этой неразберихе, оставшись без руководства один на один с врагом, и потому десятками гибли под ударами русских рогатин и топоров.
Русские не рассеивались по стану, увлекшись истреблением растерявшихся врагов, они слитно двигались в одном направлении — к центру монгольского стойбища, где стоял шатер Бату-хана. Попадавшиеся на пути повозки они растаскивали в стороны (поэтому Коловрат и двинул сначала пешую рать). Опомнившись, монголы стали оказывать ожесточенное сопротивление, продвижение русских замедлилось, и тогда они подали Евпатию очередной условный сигнал — подожгли сразу несколько юрт. Коловрат сразу двинул от опушки леса свою конную дружину:
— Мститесь, русичи! Вперед!
Разогнавшись по протоптанному пешцами пути в поле, всадники стрелой влетели в монгольский стан. Пешая рать расступилась по сторонам, как было условлено ранее, пропуская вперед конный клин. Ратники ликующими криками приветствовали мчащегося впереди Евпатия Коловрата. Новый стремительный натиск конных русов ошеломил монголов, и уцелевшие в рубке побежали в разные стороны. Русские в своем стремительном натиске неумолимо двигались вперед, узким клином рассекая монгольский стан, словно нож, разрезающий пирог.
Меж тем стало совсем светло. Начался новый день, всего лишь один миг в бесконечной чреде времен. Ой ле! То не от света зари покраснели снега, но окрасились кровию людскою!
Бату разбудил телохранитель, кратко сообщив о происшедшем. Хан вскочил, мгновенно стряхивая сон. Ему сразу же поднесли изукрашенный золотом стальной доспех. Выйдя из шатра, он услышал гул битвы. Верхом на коне въехал по мосткам на непо-крытую повозку. Телохранители обступили его по сторонам, прикрывая щитами. Чтобы лучше видеть, Бату встал во весь рост на спине коня. То, что он увидел, удивило и напугало его. Бой шел уже там, где начинались юрты тумена* его личной охраны. Опустившись в седло, Бату оценивал случившееся и переживал поток нахлынувших чувств, — все произошло слишком неожиданно, поэтому ошарашило и напугало, хотя этого нападения он ждал! Он не отдал еще ни одного приказа, когда примчался старый Субэдэй, сверкая единственным глазом.
— О, джихангир! Наконец случилось то, что мы ждали! Урусутский медведь сам зашел в ловушку! Я уже послал два тумена в широкий охват. Они замкнут кольцо и прочешут всю округу.
Но я думаю, это излишне, потому что наши минганы** уже отрезали урусутов от леса, им некуда отступить, их мало и они окружены! Нам осталось только уничтожить зверя, попавшего в ловушку!
— Это хорошо, но урусуты бьются уже с моим личным туменом! И продолжают двигаться вперед к моему шатру, а не назад, к лесу!
— Прикажи атаковать их нашим лучшим отрядам, и мы в мгновение ока уничтожим горстку дерзких безумцев!
— Что ж! Вперед! Смерть урусутам! Да! Пусть их вожака приведут мне живым на аркане! Я сам хочу увидеть этого безумца!
Когда русские достигли расположения тумена личной охраны Бату-хана, монголы уже оправились от неожиданности, успели повскакать на коней и встречали русских во всеоружии. Но, хоть и медленно, русские все же продолжали теснить и продвигались туда, где развивался бунчук Бату-хана.
К месту сражения подтягивались новые отряды монголов, и вот, повинуясь единой команде, они атаковали русских со всех сторон одновременно. Русичи знали, на что шли, знали, что уже отрезаны от леса, да и не собирались уходить. Нападения сзади они ждали, и поэтому, когда, разогнавшись по их же следам, со стороны леса налетели свежие конные тысячи степняков, монголы увидели перед собой не спины врагов, а тесные ряды воинов, густо ощетинившиеся стальными остриями.
Коловрат приказал беречь лучших стрелков-охотников, находиться им в середине войска и оттуда, через головы своих, поражать монголов стрелами. Опытный русский лучник из лесных охотников, впервые взяв в руки в пять лет игрушечный детский лук, годам к двадцати пяти — тридцати достигал невиданного мастерства в обращении с этим своим орудием труда, — попадал в глаз зверю, чтобы не портить шкуры, и мог при необходимости стрелять с такой скоростью, что пока первая стрела долетит до цели, успевал выпустить еще несколько. Таким образом, в полете находилось по три — пять стрел одновременно, пущенных одним человеком. Сейчас, когда лучники стреляли через головы своих товарищей, практически не видя противника, большее значение имела не прицельная стрельба, а именно густота боя. Падая как дождь в тесные монгольские ряды, стрелы нет-нет да и находили незащищенный конский бок, шею, лица и руки всадников. Пораженные лошади падали под ноги несущихся сзади, и те, не успевая свернуть, спотыкались и грохались оземь, давя своих седоков, кувыркались через спину, а там уже наскакивали следующие. Короткий обстрел значительно снизил натиск монголов. Их первые ряды, видя плотную стену русских, стоящих недвижимо, прижимаясь друг к другу плечами, укрывшись щитами и выставив копья, невольно затормаживали бег коней, пытаясь оттянуть страшный миг, пытаясь продлить хоть на мгновенье свою обреченную жизнь, иные пытались даже заворотить коней, но сзади неумолимо напирала конная лава и толкала их на смертоносные острия.