Выбрать главу

– Всею силою русской встанем! – громогласно заявил князь владимирский, принимая из рук холопа большой ковш с вином, которым тот разливал хмельной напиток по кубкам именитых гостей.

Приложившись к ковшу, князь Георгий сделал большой глоток и передал ковш дальше. Расправив усы, поднял над головой кулаки, погрозил в сторону восточных стен.

– Мы ль не сила, когда вместе, когда воедино все. Забудем все раздоры, князья русские. Перед лицом любого врага встанем стеной на рубежах наших.

– Сила! – вторили голоса за столом, и князья вместе с боярами хлопали друг друга по плечам и гулко били кулаками в спину. – Заступим врагу все пути на нашу землю! Не бывать такому, чтобы русич русичу не помог!

Евпатий Коловрат сидел среди рязанских бояр, каждый раз вместе со здравицами поднимая свой кубок, но пил мало. Он больше поглядывал по сторонам и прислушивался к разговорам. Гул за столами стоял сильный, но если присмотреться да внимательно последить за губами, то становилось понятно, что Георгий Всеволодович, часто наклоняясь к плечу рязанского князя, говорит ему не о битвах и не об оружии, а об охоте на лису. И Всеволод Пронский, обнимая первого воеводу рязанского Федора Юрьевича за плечо, шепчет ему не о степняках. Не иначе, хвалит красоту жены Федора княгини Евпраксии. А Федор Юрьевич только кивает с довольным видом и подбоченивается.

Мало, ох мало за этим столом сейчас говорили об опасности, что грозит всем русским землям, о сплочении. А ведь для того и собрались князья. Евпатий присматривался к боярам и видел, что каждый говорит о другом, свои дела обсуждают. Нет единства, не ждут врага, все выгадывают что-то. Евпатий поставил кубок, похлопал по плечу сидевшего рядом с ним сотника, прибывшего с Всеволодом Пронским, и встал с лавки. На него никто не обратил внимания, и Евпатий прошел к стене княжеского терема, постоял, выжидая, не пойдет ли кто за ним следом, не смотрит ли кто в спину. Нет, никому нет дела, что это один из первых воевод рязанских вдруг из-за стола встал в разгар пира.

Ивар, надвинув шапку низко на глаза, ждал Коловрата у коновязи. Он быстро глянул по сторонам, покусывая травинку, и подошел к воеводе.

– Ну? – Евпатий с тревогой смотрел в лицо Ивара. – С чем пришел?

– Недоброе у нас, Евпатий. Прав ты был. Пауки зашевелились.

– Говори! – хмуро потребовал воевода.

– К хозяину моему Алфею вчера боярин приходил.

– Который?

– Могута. Этот, у кого шрам вот так через лицо, воевода ваш. Они сначала оружие смотрели, перебирали все на столах, а потом, как лавку я закрыл, они в горнице у Алфея сидели и об измене говорили. Я под окном сидел, все слышал.

– Что говорили?

Лошади, привязанные к кольцам у крайнего столба, начали шевелить ушами и похрапывать, косясь на Коловрата. Животные как будто почувствовали его раздражение, угрозу, исходящую от него, злость, клокотавшую у него внутри. Ивар снова покрутил головой по сторонам, вытянул шею, заглядывая поверх лошадиных спин.

– Алфей сказывал, что будто вести пришли из степей. Скоро татарский хан придет, будет выкуп с огородов русских требовать. А тех, кто выкуп платить не будет, тех хан пожгет. А тех, кто заплатит, тому земли русские в княжение оставит. И спрашивал Алфей Могуту, много ли при князе Юрии советчиков, кто не хочет войны со степняками, кто хочет миром порешить и миром хана встретить.

– И что Могута?

– Могута сказывал, что есть такие.

– Бояре ближние сытые стали, – зло проворчал Евпатий. – Воевать им не хочется, потому как доходы свои терять придется. И торговый люд за ними пойдет. Дело известное. Каждый о своей мошне думает, зажрались вороны! Еще кто ходил к Алфею?

– Не видал, – покрутил отрицательно головой Ивар. – Он сам, как поутру из дома ушел, так более и не показывался. А вот вечером, как стемнеет, снова могут собраться у него. Говорили они о торговом люде, правда твоя, Евпатий.

– Ты вот что, Ивар. – Коловрат сгреб в свой мощный кулак худое плечо собеседника и притянул его к себе. – Уши торчком, но будь хитер, как лиса. Слушай все, что говорят, запоминай, кто приходит. И мне все рассказывай. Черное дело задумали.

– Все как есть расскажу, Евпатий. Я тебе жизнью обязан, неужто подведу тебя, защитника нашего. В народе о тебе знаешь что говорят?

– Знаю, – отпустил рубаху Ивара Евпатий. – Народ, он правду видит издалече. Она для него как свет солнечный, она через любую тьму пробьется, покажется. Если нынче снова соберутся у твоего хозяина гости-полуночники, ты мне дай знать. Кого из мальцов своих пришли, пусть камушком в окно бросят.