1 ноября 1610 года Кирос получает новый ордонанс.
Собственно говоря, новый он только по названию. Это все тот же, нам уже известный, а нового в нем только добавление о том, что Киросу на расходы в пути предоставляются 6 тысяч дукатов. И указывается точное количество листового железа, которое ему вменяется в обязанность закупить в Севилье.
Только и всего? Волей-неволей Киросу приходится снова браться за перо. Ведь в новом ордонансе опять ни слова о его полномочиях. Не может он ехать, имея на руках такой зыбкий документ.
Проходит еще какое-то время. Его запрашивают — какой бы он хотел получить титул? Педро отвечает: полагалось бы назначить его губернатором и генерал-капитаном. Но если это слишком много, то он не настаивает. Необходимо лишь, чтобы он был облечен достаточной властью, дабы ему повиновались.
Все тот же 1610 год. Кирос получает, вспомоществование — 3 тысячи дукатов. Сумма немалая, но Кирос столько задолжал, что ее не хватает на покрытие долгов.
...То, что ему не удается осуществить, он по-прежнему поверяет бумаге.
Две Индии были известны до сих пор, Восточная и Западная. Теперь им открыта третья, самая значительная, «земной рай», Австральная Индия. Кирос пишет о том, что эта земля занимает значительную часть земной поверхности и в основном расположена возле Южного полюса, хотя и заходит «языками» далеко в Тихий океан. Один из «пиков» этой земли он и нашел. Здесь непочатый край работы.
Она богата, эта страна! Здесь все быстро созревает: хлебные злаки, хлопок, сахарный тростник, корнеплоды, овощи, фрукты. Тот, кто заложит тут большие плантации, не ошибется: земля плодородна, солнца много. Материк расположен очень выгодно — посреди огромного моря, которое, несомненно, станет морем будущего.
Торговой империей, в чьих руках окажутся ключевые позиции в Тихом океане, колоссальным перевалочным пунктом на пути из Азии в Америку, страной, снабжающей Испанию сырьем и ввозящей ее товары,— такой видится Киросу земля его мечты.
Тысячи колонистов нужны этому новому миру. И новые порядки. Не как захватчики должны себя вести во вновь открытых землях испанские поселенцы, а как друзья, .как защитники чернокожих и прочих цветных братьев.
Думы о будущем не дают покоя Киросу. В ночной тиши в деталях обдумывает он строй своего государства, его хозяйственное и социальное устройство. И мысли Кироса во многом необычны для «золотого века» истории Испании. Лучших людей, считает он, нужно отправлять в колонии, таких людей, у которые гармонично сосуществуют три добродетели: знание, совесть и опыт.
Ядро поселенцев должны составить квалифицированные кузнецы, каменщики, маляры, архитекторы, инженеры, врачи, ученые. И конечно, монахи и священнослужители. Кирос — человек своего времени. Без религии, по его мнению, общество существовать не может. Но в этом обществе должны быть справедливые порядки. Это основа основ. За открытием земли должно последовать открытие человека. Ни происхождение, ни положение не должны давать никаких особых преимуществ. Лучший путь к лучшим порядкам — образование.
В его стране не будет indios aperreados — «затравленных собаками индейцев». И не будет такого бедственного положения, как в Перу или Мексике, где 10 или 12 тысяч испанцев властвуют над находящимися в нищете миллионами индейцев.
...Да, уж что-то, а положение дел в Новом Свете Кирос знал не с чужих слов. И не строил себе на сей счет никаких иллюзий. Когда читаешь написанное им— а написано все это с великой страстью, с горячей убежденностью в правоте своих идей, — видишь, как тонко и умно понимал он суть того, что происходило в испанских вице-королевствах.
Неизвестно, был ли он знаком с сочинениями знаменитого епископа Лас-Кассаса, заклеймившего колониальную политику испанцев. Весьма вероятно,, что был. Но и сам Кирос в своих писаниях поднимается до тех же высот.
Живой голос правды слышится в его докладных записках. И так же как Лас-Кассас, он с гневом и возмущением говорит об ужасающих преступлениях, совершенных испанскими захватчиками в завоеванных областях, о разбое, кражах, издевательствах, насилиях. «Сами они (новоявленные господа. — А. В.), — восклицает Кирос, — боятся работы, как чумы. Но горе тому индейцу, который не захочет на них трудиться! Да и кто такие эти выскочки, грабители, насильники, которые требуют, чтобы их называли сеньорами и которых после смерти возводят чуть ли не в ранг святых? Чем, собственно, заслужили они такую честь? Тем, что разрушали хозяйство, умерщвляли коренное население, фальсифицировали права, обманывали королевскую администрацию и даже саму корону?». «Нарушены были христианские добродетели, — пишет Кирос, — произошло растление душ под прикрытием громких слов о торжестве христианских принципов».
Кирос во многом идеалист. И он считает: одна из главных его задач — установить на тех землях, что он открыл, истинно христианские порядки, так, как он их понимает, конечно.
...В бессонные ночи Кирос чертит карты, проводит маршруты, набрасывает план своего будущего города— там, у вод реки Иордан, в бухте Вера-Крус.
Он делает запись в своем дневнике:
«Насилие и принуждение еще никогда не создали ничего прочного».
Глава десятая
Один
Откуда берутся силы у этого немолодого уже человека? С упорством фанатика вновь и вновь обращается он к королю, и порой его слова звучат дерзко. Разве не может он перейти на службу к другому монарху? Разве терпение его безгранично? Разве не о благе Испании думает он, прозябая в нищете? И разве для того он приехал в Мадрид, чтобы здесь, на суше, потерпеть крушение?
Да и не в нем в конечном итоге дело. Пусть во главе экспедиции станет другой человек — была бы она организована. «Я раб этой идеи», — пишет Кирос.
И он прав!
Единственное, чего он хочет, — это чтобы вопрос был решен. С горечью и отчаянием пишет Кирос королю: «Если меня никуда не хотят посылать, то пусть назовут причину. И если ваше величество не хочет добиться, чтобы ваше приказание выполнялось, то я умоляю вас сорвать повязку с моих глаз. Сорвать, ибо я больше не могу».
А король молчит, молчат и его высокие учреждения.
В довершение всех бед в 1611 году президентом Совета по делам Индий становится Луис Веласко. «Это он, — напишет Кирос, — оказывал мне самое сильное сопротивление».
1612 год. Пять немыслимо тяжелых лет, пять лет в беготне, пять лет противоборства с находящимися во взаимной вражде правительственными инстанциями, пять лет надежд и отчаяния. «Прошу приговора, честного и мудрого... Пропавшие годы жгут меня».
Знал бы Кирос о том, что еще в 1609 году коннетабль Кастилии, дон Хуан Фернандес Веласко, родственник Луиса Веласко, предложил — с тем чтобы раз и навсегда отвязаться от назойливого просителя — откомандировать Кироса в Перу, снабдив его от имени Совета по делам Индий соответствующей бумагой. В этой бумаге следовало, по мнению Веласко, в довольно твердых тонах предложить вице-королю помочь мореплавателю, впрочем, оставляя право решения за сановником.
Но одновременно, и в этом была вся соль, вице-королю должны были вручить еще одно — сверхсекретное — послание, прямо противоположного толка: «Капитана Кироса задержать, никакой лицензии ему не давать, вообще не принимать никаких решений без соответствующего предписания короля».
Лишь несколько человек знали о плане Веласко, самые высшие сановники: кардинал Толедо, герцог Альба, а также президент Совета по делам Индий, и соответствующие документы проследовали из Государственного совета в канцелярию короля.
Так дело Кироса было возведено в ранг государственной важности, и королевский указ все того же 1609 года был, по сути, плодом этого заговора.
И остальные указы тоже были плодом двойной игры. Не исключается, что об этой игре члены Совета по делам Индий не знали. Но им ведома была общая ситуация, и они спокойно занимались оттяжками и проволочками. А дабы Кирос, который — вот незадача — упрямится и никак не желает отправляться в Перу, не вздумал и в самом деле выехать, скажем, в Англию, в нем поддерживают надежду, что постепенно, мол, все наладится. И даже обращаются к королю с просьбой объявить Киросу через какого-нибудь министра, что его величество к нему (к Киросу. — А. В.) чрезвычайно благоволит, очень ценит его и хочет сохранить для соответствующего предприятия. Надо лишь потерпеть еще два-три года! Вот так!