В страде многовековой заморской экспансии сложился генуэзский характер, утвердились генуэзские нормы поведения, морали и деловой практики. Побольше прибыли, поменьше затрат — такова была первая заповедь генуэзцев. Все рассчитывалось наперед до последнего сольдо Евангелием делового генуэзца были ежеквартальные «бюллетени» банка Сан-Джорджо, по курсу этого банка вел свою ладью от сделки к сделке генуэзец.
«Берегись конкурента» — этому генуэзца учили с детства, и свои замыслы он хранил в тайне, исповедуясь лишь нотариусу, остерегаясь любой огласки.
Генуэзцы сильны были чувством локтя, ведь действовать приходилось не в одиночку, а в одной шеренге с компаньонами. Локти, однако, они защищали надежными налокотниками, заранее оговаривая свою долю в грядущих прибылях и взаимные обязательства в очередном предприятии.
Генуэзцы отличались отвагой и смелостью. В разумных пределах. Если враг был заведомо сильнее их, они не ввязывались в бой или покидали поле битвы, не считая при этом нужным предупреждать своих союзников.
Они слыли дурными христианами, ибо охотно торговали с татарами и турками, египтянами и варварийцами, а порой не менее охотно помогали мусульманским владыкам разорять и грабить христианские земли. Но, предавая своих единоверцев, они заранее вступали в сделки с господом богом. Двойная страховка, земная и небесная, гарантировала возмещение потерь и искупление любых грехов.
А грехи совершались всякие. Генуэзцы топили иноземные корабли, опустошали чужие земли, торговали рабами, скупая живой товар у крымских и золотоордынских ханов, баев и мурз, а затем поставляя его в мамелюкский Египет или в города христианского Средиземноморья[10].
Генуя не славилась грандиозными храмами, и ее обитатели не были завзятыми богомолами. Но зато об их суеверии ходили легенды. Из Палестины, Сирии, Византии, Трапезунда, Великой и Малой Армении свозились в Геную всевозможные святые реликвии. В церкви Спасителя хранилась частица честного креста, в кафедральном соборе изумрудное блюдо, из которого сын божий ел опресноки, в храме Марии ди Кастелло сосуд с млеком пресвятой девы, в церкви святого Варфоломея Благостный Лик — чудотворный образ Христа (византийцы захватили эту икону в Эдессе в 944 году, а спустя пятьсот лет генуэзские ловцы реликвий выпросили ее у византийского императора Иоанна VIII Палеолога).
Зубы, волосы, персты, кости святых мужей и великомучеников ценились дороже алмазов и приобретались оптом и в розницу. И недаром на исходе XIII века в такой восторг от генуэзских святых реликвий пришел простодушный восточный гость, несторианский монах Барсаума, посетивший на пути из Тебриза в Париж не слишком святую столицу Лигурии.
Куда бы ни занесла судьба генуэзца, нигде и никогда не обрывал он пуповину, связывающую его с родиной. Однако он легко и быстро вписывался в быт чужой страны, перенимал ее обычаи, усваивал ее язык. И стоило хотя бы одному лигурийцу пустить корни в дальней стороне, как тут же от этих корней ответвлялись цепкие корешки. В Александрии и Марселе, в Барселоне и Валенсии, в Севилье и Кадисе, в Лиссабоне и Бордо, в Ла-Рошели и Лондоне, в Брюгге и Генте — повсюду, где можно было нажить капитал, гнездились и разрастались выводки генуэзских колонистов.
Не всегда к этим пришельцам питали теплые чувства, но в них испытывали нужду, им доверяли. Генуэзские векселя были надежнее звонкой монеты, сделки с генуэзцами сулили верные барыши.
Генуэзские купцы и банкиры проникали в любые щели. Их принимали в своих покоях магнаты и князья церкви, они вхожи были в королевские дворцы. За генуэзцев в нужную минуту вступались сильные мира сего, зная, что услуги будут возмещены сторицей.
И, подобно венецианцам, генуэзцы были прирожденными моряками.
К XIII веку они обошли все Средиземноморье, а в конце этого столетия добрались до гаваней Каспийского моря и Персидского залива. В 1291 году братья Уголино и Вадино Вивальди, потомственные генуэзцы, вознамерились открыть новый путь в Индию, в обход Африки. Они проследовали через Гибралтарский пролив, но затем бесследно исчезли в марокканских или сенегальских водах.
В XIV веке генуэзцы через Иран прошли в Индию и проведали морские пути, ведущие в Китай и к островам «бахромы мира» — Малайскому архипелагу. А в XV веке, после того как турки перерезали генуэзцам пути на Восток, Атлантика овладела помыслами лигурийцев. Случилось это в ту пору, когда у бывшего сан-стефанского шерстянщика созрел план плавания в Индию западным путем, и кто знает, быть может, на генуэзских дрожжах всходила Колумбова опара.
10
Впрочем, работорговля греховным промыслом не считалась. Генуэзцы открыто торговали невольниками различного происхождения. В 1463–1465 годах русские выходцы шли на генуэзском рынке по цене 180–195 лир, болгары продавались за 144–170 лир, черкесы за 180 лир при средней цене на здорового молодого раба в 170–187 лир. На этом же рынке быков сбывали по 40 лир за голову, породистый же арабский конь стоил 250–300 лир (72, 656). Мы убедимся в дальнейшем, что Колумб, следуя генуэзской традиции, полагал, что рабы такой же товар, как пряности или красное дерево.