В бункере на нарах развалился грузный, неопределенного возраста большерослый мужчина. На груди его лежит затрепанная книга без обложки. На бородатом лице отупение и усталость. Он хмуро смотрит в потолок. Из нескольких узких бойниц под потолком проникает в бункер слабый свет.
— Мог бы иногда привести в порядок свое гнездо, тюрбанфюрер! — говорит, входя, тот, что давеча закусывал, и шарит взглядом по неприбранному помещению. — Вонища тут у тебя, аж дыхание захватывает… И давай вставай. Скоро выходить на связь, сейчас Старик придет!
— А не пошел бы ты, Левша, к черту! — отвечает лежащий, но все же поднимается и набрасывает заменяющий одеяло коврик на соломенный матрац. — К чертям эту противную нору! Все равно сгниешь тут заживо, в этой болотной трущобе.
— Это ты лучше скажи ему, — ворчит Левша и отворачивается.
Человек, названный тюрбанфюрером, сплевывает, почесывается и садится к столу, сколоченному из необструганных досок. Небрежно сдвинув на край стола тарелку, ложку и остатки еды, он закуривает сигарету. Раздраженно затянувшись несколько раз, он бросает на дверь мрачный взгляд.
Опустив руку в карман пиджака, в дверях стоит высокий тощий мужчина. У него плешивая голова, под носом тонкой полоской чернеют старательно подстриженные усики, улыбка обнажает крепкие зубы. Он улыбается, но в то же время его жестокие, холодные глаза бдительно сверлят лицо сидящего у стола мужчины. Мрачность того сменяется под взглядом пришедшего растерянностью.
— Опять плохое настроение, господин штурмбанфюрер? — спрашивает Старик с иронией.
— Да-а, тюрбанфюрер Хусс сопит уже неделю подряд… — хихикает Левша злорадно. — Сопреет совсем на своем матраце, хотя бы проветривал себя иногда, навозная душа.
— Чего же ты хочешь, танцевать я перед тобой должен, что ли? — рычит Хусс и смотрит Старику в глаза. — Тут даже забудешь, какая разница между летом и зимой. Болота да топи, топи да болота. Как волк в лесу.
— Если ты солдат — выполняй приказ и не брюзжи! — резко прерывает его Старик, но тут же меняет тон и прибавляет с усиленным пафосом. — И не забывай святую нашу присягу до последней капли крови бороться против красной чумы! Мы великие борцы…
— К чертям болтовню! — прерывает его Хусс и цинично улыбается.
— Поумнел, ой как ты за это время поумнел, господин штурмбанфюрер! Уж не хочешь ли ты переметнуться к большевикам? Твоя рожа им наверняка не понравится, сразу поднимут тебя высоко… за шею!
— Пугаешь?! — спрашивает Хусс и зло смеется. — Что тут заживо сгнию, что там повесят, один черт! Тьфу, испугал ты меня, точно!
Оба меряют один другого взглядами. Резким движением Старик выхватывает из кармана портсигар. Закурив, выпускает несколько колец дыма и холодно замечает:
— Не мудри, Хусс! Стисни челюсти покрепче, чтобы мне действительно не требовалось напоминать тебе о судьбе парней, у которых нервы не выдержали. Давай радио граммы.
Безмолвно достает Хусс из тайника под столом несколько исписанных листков бумаги и протягивает Старику. Тот быстро скользит глазами по строчкам.
— Хм, они там ропщут, свиньи! Пусть явятся сюда роптать. Что? Это что? Почему сразу не доложил!
— А когда? Вцепился мне сразу в горло! — зло огрызается Хусс.
— Двадцать восьмого… Это же… завтра ночью! — восклицает Старик. — Ну, парни, наконец-то! Не зря мы мучались! Эти шельмы прибудут оттуда не с пустым карманом, тысяча чертей! — Старик энергично потирает руки. — Пора, Хусс, вызывай «Скорпиона»!
Хусс молча надевает наушники. Зажигается лиловато-розовая контрольная лампочка. С удивительной быстротой неуклюжая рука радиста подрагивает на ключе, отбивая знаки морзянки — затверженный сигнал. «Гадюка» ищет в эфире своего таинственного ядовитого партнера…
— Есть связь! — сообщает Хусс через несколько минут.
Старик кивает и закуривает новую сигарету. Медленно диктует он с листка бумаги зашифрованный текст. Отрывисто стучит ключ. Левша, присевший на край нар, с почтительным любопытством сначала следит за их работой, потом тихонько выходит из бункера.
— Чертово отродье! — шепчет Хусс и поднимает испуганный взгляд. — Связь оборвалась, «Скорпион» нас не слышит. — Он снова включает контрольную лампу. Она мигает нормально.
Покусывая от волнения губы, следит Старик, как радист торопливо и нервно копается в аппарате. От этого нет проку — в наушниках по-прежнему бьется тревожащий слух сигнал: «Вас не слышим! Вас не слышим!» Хусс в растерянности. Его сообщник комкает сигарету и нервно барабанит пальцами по столу. И вдруг оба резко поворачиваются. В руках у Старика направленный на дверь револьвер, радист — в лице ни кровинки — тянется к висящему на стене автомату.