- Шестьдесят пять градусов жары! - воскликнул он. - Хуже, чем в бывшей Сахаре!…
Дело в том, что первый pas мы выходили из астролета в скафандрах, внутри которых автоматически поддерживалась ровная умеренная температура в любых климатических условиях.
Однако, несмотря на жару, воздух Гриады был необычайно живительным. В нем, вероятно, содержались большие, чем в земном воздухе, количества озона и кислорода. Грианский воздух вливался в легкие, словно целительный бальзам. Тем не менее едва мы ступили несколько шагов, как стали дышать точно рыбы, выброшенные на прибрежный песок. Нас просто оглушил этот льющийся потоками зной.
- Назад, в астролет! - прохрипел я, тяжело отдуваясь и смахивая катившийся градам пот.
Академик чувствовал себя не лучше.
Но гриане, заметив наше плачевное состояние, поспешили втащить нас в яйцевидный аппарат. Сразу стало легче: внутри яйца, несмотря на открытый люк, было прохладно. Здесь работала охлаждающая установка В то же время мы видели, что гриане прекрасно чувствовали себя и вне яйца. Их организмы в результате длительной эволюции приспособились к необычно жаркому экваториальному климату Гриады.
Яйцо-аппарат плавно приподнялось в воздухе метров на десять и медленно поплыло в юго-восточном направлении. Мы смотрели во все стороны и ничего не видели, кроме бескрайней полированной равнины
- Что за планета! - недоумевал Самойлов. - Неужели эта неправдоподобно гладкая равнина - естественное образование?
В ответ на его вопрос Элц изобразил на лице нечто вроде улыбки и показал пальцем вниз:
- Троза. - Потом показал даль и снова произнес знакомое уже нам слово: - Гриада.
- Ничего не понимаю, - сказал я, посмотрев вниз, где по-прежнему тускло отблескивала полированная “земля”.
- Вдали что-то виднеется, - произнес академик.
На горизонте стали вырисовываться какие-то темные пятна, и вдруг полированная равнина кончилась. Она просто оборвалась по дуге на юго-востоке, продолжаясь в других направлениях. Еще минута - и мы увидели далеко-далеко внизу леса, водоемы и отдельные сооружения Полированная равнина оказалась на одном уровне с лучом зрения, а затем скрылась из глаз, уйдя куда-то вверх. И вот уже вместо полированной равнины мы видим слева от себя уходящую к горизонту, который стал теперь на целую милю ниже, выпуклую серебристо-желтую стену.
- Смотрите, Петр Михайлович! Сквозь стену я различаю какие-то постройки, растения! Вот загадка…
- Не может быть! - Самойлов стал пристально всматриваться, но к сожалению, стена быстро удалялась от нас, уходя верхним краем все выше к небесам.
- Это какое-то грандиозное сооружение километровой высоты, но что не могу понять. - Он повернулся к Элцу и спросил, указывая на стену: - Что это такое?
Элц снова отрывисто ответил: “Троза”, как в тот рае, когда показывал пальцем в “землю”.
- Сооружение называется Троза, - сказал мне Самойлов, пожимая плечами. - Но это ни о чем не говорит.
Между тем внизу разворачивался красочный пейзаж Гриады, и спустя секунду мы уже сидели как зачарованные. Пылающее белое солнце, чуть больше земного, нестерпимо ярко горело в фиолетово-лазурной бездне небосвода, разбиваясь мириадами искр на поверхности многочисленных фиолетовых водоемов и многоводных рек, в красноватой листве деревьев, на цоколях и шпилях причудливых строений. Спектральный состав излучения у грианского солнца был несколько иной, чем у земного. Он был более радостным. Казалось, что вся природа, зажмурив глаза, блаженно улыбается, широко раскрыв объятия навстречу живительному потоку лучистой энергии. На горизонте струилась пелена нежнейшей фиолетовой дымки, пронизанной оранжевыми блестками. И куда ни бросишь взгляд - везде многоцветное море садов, парков, лесов; вся растительность была, по-видимому, культурной. Но самым необычным зрелищем являлось, конечно, звездное сгущение центра Галактики. Оно представлялось в виде ослепительного белого облака, немного уступавшего по яркости солнечному свету. Теперь нам стала понятна чудовищная жара, царившая здесь: центр Галактики посылал на планету дополнительный мощный поток теплового излучения.
На обширных пространствах красновато-зеленых лугов паслись стада весьма диковинных животных, отдаленно напоминавших наших овец или коз. Их заметно удлиненные, на очень коротеньких толстых ножках, туловища, лишенные шерсти, перемещались в высокой густой траве. На сравнительно маленькой голове сидели два огромных глаза и пара невысоких тупых шишек вместо рогов.
Окруженные пышным раздольем растительности, искрились под солнцем ребристые крыши и стены красивых зданий, разбросанных на значительном удалении друг от друга. Однако мы нигде не заметили обитателей Гриады, хотя аппарат снизился до ста-двухсот метров. На северо-западе до самого неба возвышалась та самая светло-золотистая, овальная стена, над которой находилась только что покинутая нами полированная равнинна.
Мы с академиком изредка перебрасывались отрывочными замечаниями, поглощенные необычностью всего виденного. Часа через два полета, примерно на расстоянии восьмисот километров от полированной равнины, кончилась культурная растительность. Аппарат летел теперь на небольшой высоте. На западе стала шириться и расти фиолетовая полоса, над ней стояли громады кучевых облаков.
- Море! - воскликнул я и привстал, чтобы лучше рассмотреть водное пространство.
Внизу обозначилась белая линия прибоя. Элц снизил аппарат до самой воды.
- Ого! - послышался голос Петра Михайловича. - Вот это прибой!
Действительно, волны, с гулом обрушивавшиеся на пологий песчаный берег, были высотой не менее восьми метров. Отдельные гребни почти задевали наш аппарат. Непомерная высота прибоя легко объяснялась меньшей силой тяжести на планете. У линии прибоя вода была лазурно-синей, а дальше от берега все больше насыщалась глубокими фиолетовыми тонами, переходя почти в черно-фиолетовую. На горизонте виднелись скалистые острова.
Пока мы совершали это небольшое путешествие, гриане не проронили ни одного звука, даже не шевельнулись. Однако за этим бесстрастием мы постоянно ощущали изучающих, пытливых наблюдателей, не спускавших с нас настороженных взглядов.
Наконец Элц, видимо, решил, что достаточно ознакомил нас с Гриадой, и дал знак повернуть обратно. Аппарат круто пошел вверх. В течение трех минут мы поднялись на десятикилометровую высоту и с огромной скоростью полетели на северо-запад. Солнце клонилось к закату, но не было того ощущения приближающегося вечера, которое испытываешь на Земле: центр Галактики, игравший здесь роль никогда не заходящего светила, лишал Гриаду прелестей наших сумерек.
- Сомневаюсь, бывает ли здесь ночь, - проворчал Петр Михайлович и вопросительно посмотрел на Элца, словно ожидая ответа.
Вскоре под нами открылось удивительное, никогда не виданное сооружение. Я посмотрел в портативный стереотелескоп, захваченный из астролета, и с трудом узнал полированную равнину, на которой мы “приземлились” несколько часов назад. Это была не равнина, а…
- Это же крыша какого-то невообразимого по размерам цирка! - воскликнул я.
- Крышка, которая могла бы накрыть целую область, - уточнил Самойлов.
Глазам предстало грандиознейшее сооружение, очертания которого терялись за горизонтом. Представьте себе цирк диаметром в сотню километров, крышей которого служила полированная равнина! Высочайшая желто-белая стена, поразившая нас еще раньше, при удалении от нее, оказалась лишь частью круговой стены этого “цирка” высотой в полтора километра.
- Это их город, - уверенно сказал Самойлов, - Даже, может быть, столица.
- Видите, на крыше лежит что-то вроде огромного червяка, - перебил я Петра Михайловича. - Это наша “Урания”.
Вдруг аппарат камнем стал падать прямо на полированную равнину. Она приближалась с невероятной быстротой. Мы невольно взялись за руки, решив, что аппарат испортился и все мы сейчас разобьемся. В последнюю минуту на крыше неожиданно открылся широкий конусообразный туннель, в который мы влетели. Взглянув вверх, я заметил как горло туннеля снова закрылось. И еще одно: крыша над городом была совершенно прозрачной. Над головой по-прежнему сиял центр Галактики и горели червонным золотом косые лучи грианского солнца, клонившегося к закату.