Вот и сейчас Виктор ходит за мной по пятам, мешая проанализировать показания приборов, регистрирующих параметры гравитонного распада.
- Скорость достигла ста пяти тысяч километров в секунду, - вкрадчиво говорит он за моей спиной. - Через тридцать с половиной часов достигнем порога скорости света…
Мне понятна его наивная попытка привлечь внимание.
- Очень может быть, - спокойно отвечаю я и хочу скрыться от него в сектор УЗМК.
- Подождите, Петр Михайлович. - Астронавт осторожно берет меня за плечо железными пальцами. - Я давно хотел спросить вас о разных вещах, да вы все заняты…
- Хорошо, - сдался я.
- Я до сих пор восхищаюсь гравитонной ракетой, - продолжал Виктор. - Это, как в сказке.
- Что ж тут сказочного?
- Почти все… Хотя бы возможность достижения суперсветовой скорости…
- Конечно, это необычно… Вообще говоря, я сам до конца не уверен, возможно ли будет победить скорость света. По теории - как будто да. Но пока нет экспериментальных подтверждений - ученый должен сомневаться.
- Ну хорошо. Я опять возвращаюсь к старому разговору… Помните… в Академии тяготения? Допустим, мы превысили скорость света. Что произойдет с массой корабля, с пространством и временем?… Ведь Эйнштейн строго доказал, что при скорости света масса бесконечно возрастает, пространство сжимается до нуля, а время останавливается. Неужели время потечет вспять?
Его лицо выражало удивление перед великими вопросами познания, которые - увы! - не были еще до конца ясны и мне.
- Посмотрим, что будет в действительности, - осторожно ответил я. - Пока моя уверенность основана на твердо установленном факте - на том, что скорость гравитонов больше скорости света. Продукты внутригравитонного распада также имеют сверхсветовую скорость истечения. Следовательно, реактивная тяга “Урании” должна позволить ей превысить скорость света.
- Каким же образом достигается в двигательной системе ракеты сверхсветовое истечение материи? - продолжал допытываться Виктор.
- Довольно просто. Как тебе известно, “Урания” представляет собой в сущности огромную летающую трубу, на передней части которой смонтирован купол с нашим салоном, рубкой, анабиозными ваннами, небольшой оранжереей, где осуществляется круговорот веществ, и складом материалов. Для чего сквозная труба в корпусе?, Помадишь древние прямоточные воздушно-реактивные двигатели? Они засасывали в себя вбегающий воздух, он сжимался до большого давления, затем вспрыскивалось топливо, и происходила вспышка, дающая начало газовой реактивной струе. ВРД как бы прогонял воздух через себя. Некоторая аналогия и в случае нашей ракеты. Только у нас прогоняется через “трубу” межзвездная среда - пылинки, частицы, атомы водорода, гелия, кальция. При субсветовой скорости они, влетев в нашу “трубу”, вызовут ядерные реакции, которые явятся дополнительным источником энергии для нашей ракеты. Как видишь, эта совершенно даровая энергия, практически неисчерпаемая, заключена в самом пространстве. Но главную роль играет, конечно, истечение тяжелых квантов, порожденных распадом гравитонов. Гравитонный реактор находится в средней части корпуса, сразу после складов “горючего”. По сорока восьми волноводам в него поступают гравитоны, а по двум каналам в дне впрыскивается катализатор каппа-частицы. Невероятно бурно, но не бесконтрольно, освобождается внутригравитонная энергия. Точнейшие автоматы регулируют реакцию с помощью электромагнитных полей гигантской напряженности. Чем сильнее идет реакция распада, тем выше напряженность магнитных полей и тем сильнее они сдерживают бешено рвущийся энергетический вихрь. Эти поля направляют продукты распада в квантовый инвертор, где рождаются тяжелые кванты. По спиральным туннелям кормовой части астролета “кваиты направляются в фокус гравитонного прожектора, а последний отбрасывает их в пространство. В районе же фокуса “прожектора” начинаются и ядерные реакции влетевших в “трубу” межзвездных частиц. Происходит новый мощный всплеск энергии, и реактивная струя извергается из дюзы со сверхсветовой скоростью.
- А чем это вы измерили скорость истечения?
Его вопрос поставил меня в тупик. Действительно, все это теоретически. А где же приборы, измеряющие сверхсветовую скорость истечения?… Их не было… Невозможно сконструировать в земных условиях такой прибор, ибо “в любом электронном или электроно-магнитном измерителе сигналы по цепи передаются со скоростью света и ей - в коем случае не выше…”
Глава пятая
ЗА ПОРОГОМ НЕДОСТИЖИМОГО
Скорость близилась к световой. Самойлов разбудил меня, чтобы сообщить эту весть. Лицо его сияло. Я отвернулся к стене, собираясь снова уснуть.
- Алло, Виктор! Звездоплаватель-первооткрыватель!… Не узнаю прежнего энтузиаста! Неужели тебе не интересно взглянуть на картину мира при световой скорости?
Я встал, потягиваясь. Едва протер глаза, как тут же забыл об усталости. Главный экран и все остальные проекторы были включены. Звездное небо переливалось всеми цветами радуги. Никогда раньше я не видел такой волшебной картины.
Самойлов пожевал тубами. Я уже знал эту его характерную привычку - признак сильного волнения. Еще бы! Впервые в жизни не умозрительно, а в действительности наблюдал он субсветовую картину Вселенной. Куда ни взглянешь - всюду дрожат и мерцают небесные светила.
Звездолет пожирал пространство. Теперь мы мчались по великой “галактической дороге”, заполненной межзвездным туманом. Так назвали астрономы Земли орбиту, по которой движется большинство звезд (в том числе и наше Солнце) вокруг центра Галактики, завершая один оборот в двести миллионов лет. Мы давно оставили окрестности Солнца, которое плелось по этой же дороге где-то позади. Его скорость - двести семьдесят километров в секунду - смешно даже было сравнить с нашей, ибо мы вплотную приблизились к самому порогу световой скорости, к “эйнштейновскому порогу”, как скептически оказал Самойлов, намекая, очевидно, на то, что ему первому из людей Земли дано переступить его.
Меня точно завораживала стрелка автомата-указателя скорости. Она предательски дрожала у самого индекса “С” - “скорость света”. Перейдет или нет?
Академик тоже уже не пытался казаться невозмутимым. Он много раз включал автомат, который неизменно докладывал своим нечеловечески бесстрастным голосом одну и ту же скорость движения “Двести девяносто девять тысяч семьсот девяносто пять и одна десятая километра в секунду…”
- Подумать только! - нервно шептал он. - На оставленной нами Земле время течет в тысячу двести раз быстрее, чем в нашем астролете.
Значит, полчаса, проведенные нами за едой, равнялись двадцати пяти земным суткам. Почти месяц!… Следовало, видимо, торопиться с подобными житейскими мелочами. А то как-то не по себе становится, когда подумаешь, что, вздремнув в анабиозной ванне астролета четверо суток, просыпаешь полтора десятилетия в истории Земли.
Космическая иллюминация стала угасать. Позади потухли все багровые, красные и вишневые светила. Ни единой звездочки, ни единого проблеска и светового луча. Сплошной мрак! Впереди же в необозримой дали тускло мерцали инфракрасные звезды, ставшие видимыми благодаря эффекту Доплера. Лишь светила, пересекавшие направление движения “Урании”, по временам вспыхивали голубым светом, чтобы вскоре, заалев, также исчезнуть в черноте звездной ночи. Вокруг астролета бушевали радиоактивные излучения, в тысячи раз более опасные, чем самые мощные космические лучи. Наружные бортовые ионизационные счетчики показывали предельную для их шкалы интенсивность излучений, а звуковые индикаторы, выведенные на панель управления, непрерывно трещали. Эти излучения возникали вследствие того, что астролет, мчавшийся почти со скоростью света, непрерывно сталкивался с частицами межзвездного тумана. Однако нам можно было не бояться Защитный экран, десятиметровой толщины, расположенный между нейтронитовой броней и внутренней обшивкой ракеты, надежно охранял нас от радиации. Гораздо страшнее было бы теперь какое-нибудь из бесчисленных полей тяготения. Искривление прямолинейной траектории “Урании”, неизбежное при полете в поле тяготения, увеличило бы кажущийся вес астролета и всего находящегося в нем в десятки тысяч раз! Не помог бы никакой антигравитационный костюм.