Румянцев еще до своего ухода в отставку пытался получить копии и для себя, выражая желание принять участие в финансировании экспедиции. Через Фабера и Геннига ему удалось получить копии, в том числе и факсимильные, отдельных документов по истории взаимоотношений русских княжеств с Немецким орденом и прибалтийскими городами. Одновременно он начал вести переговоры о копировании материалов огромного личного собрания Унгерн-Штернберга, составленного тем в течение 40 лет на базе документов архивов Риги, Дерпта и других городов. В нем находились и скопированные материалы Кенигсбергского архива. Стремясь к положительному решению вопроса, Румянцев соглашался выделить средства на их специальное издание. Однако переговоры, которые велись с Унгерн-Штернбергом через Геннига, завершились лишь получением в марте 1814 г. «росписи уже списанных и отчасти примечаниями снабженных» материалов Кенигсбергского архива.
Все это заставило кружок искать иные пути получения документов из этого хранилища. По рекомендации Крузенштерна в начале 1814 г. в Кенигсберг для копирования материалов на средства Румянцева был направлен доктор философии Дерптского университета К. И. Шульц. В задачу Шульца входил также осмотр архивов Данцига. Общее руководство работой возлагалось на известного драматурга и романиста А. Коцебу, бывшего русским генеральным консулом в Пруссии и установившего к этому времени тесные связи с руководством Кенигсбергского архива. В течение марта — июля 1814 г. Шульцу удалось скопировать около 85 документов, среди которых оказалась переписка великого князя Василия III с маркграфом Бранденбургским Альбрехтом 1512–1520 гг. и ряд других материалов, ранее неизвестных в России[54].
Спустя пять лет кружок получил еще одну возможность знакомства с материалами Кенигсбергского архива. После смерти Коцебу Румянцев оказался обладателем рукописи его сочинения «Жизнеописание Свидригайлово», намереваясь издать ее в русском переводе. Автор «Жизнеописания», высоко оценивая литовского князя Свидригайло, который в своей деятельности опирался на Россию, критиковал известных историков Г. Кояловича и Г. Эверса, неправильно освещавших отдельные моменты русско-литовских и русско-польских отношений. Опровергая их построения, Коцебу положил в основу своей работы свыше ста документов Кенигсбергского архива, которые не вошли даже в корпус скопированных материалов экспедиции прибалтийского дворянства. Наконец, в 1823 г. в Московский архив Коллегии иностранных дел поступили копии на русском и немецком языках тех материалов Кенигсбергского архива, которые в свое время направлялись Козодавлеву и Карамзину. Их реестр был внимательно изучен Румянцевым, и по его отметкам учитель Финкельман изготовил копии наиболее интересных документов на немецком языке. Часть их была переведена на русский язык, так как предполагалось, что они либо войдут в «Собрание государственных грамот и договоров», либо будут изданы отдельным томом[55].
Результативными оказались разыскания кружка и в Любекском городском архиве, богатом материалами по истории Ганзы и ее торговых связей с русским и прибалтийскими народами. Уже в 1814–1815 гг. Румянцев получил отсюда через генерала Адеркаса и профессора Германа копии 29 грамот по истории Риги, Ливонии и Эстонии. В дальнейшем (по крайней мере в 1821–1824 гг.) российский генеральный консул в Любеке Ф. Шлецер регулярно присылал ему копии материалов из этого архива. Они освещали историю Новгорода, царствование Алексея Михайловича и т. д.[56] В 1839 г. Шлецер вспоминал, что в архиве он специально занимался выявлением документов на русском языке, чтобы «заказать с них fac-simile для государственного канцлера графа Румянцева, который за двадцать пред сим лет получил чрез меня точные снимки множества документов и приказал издать оные в печати»[57] 14а.
54
56
Переписка Н. П. Румянцева, с. 179–203; Переписка Евгения с Н. П. Румянцевым, вып. 2, с. 76; ГБЛ, ф. 255, карт. 15, д. 14.
57