Таким образом, основные выводы ученого о Черниговской гривне оказались слишком неопределенными и осторожными. Может быть, именно поэтому и сам Калайдович, чувствуя их недоказанность, отказался от издания своего исследования, хотя по указанию Румянцева был произведен уже расчет денежных средств на печатание. И все же попытка рассмотрения Черниговской гривны в комплексе с другими источниками показывает, как постепенно сотрудники Румянцева нащупывали способы научного анализа вещественных памятников, критически относясь к своим заключениям.
«История народа тесно связана с историей языка», — заявили в 1823 г. молодые ученые М. П. Погодин и А. М. Кубарев, предлагая ОИДР издать свой перевод исследования Й. Добровского о славянской грамматике. К началу XIX в. исследователей все больше и больше занимали языковедческие проблемы. Данные языка становились важным доказательством разнообразных исторических построений. На их основе предпринимались попытки определения взаимосвязи исторической жизни и культуры народов, решались вопросы их древнейшей дописьменной истории. Сравнительное изучение языков, поиски в них общих черт, элементов давали богатую пищу и для политических ассоциаций: Российская империя не должна была выглядеть искусственным созданием, в языке искали подтверждения исторических связей русского народа с недавно присоединенными народами Польши, Грузии, Финляндии и других стран. Не случайно Шегрен в отчете об экспедиции к финно-угорским племенам подчеркивал, что собранный им языковый материал в Карелии яснее любых исторических памятников неопровержимо указывает на «обладание россиян» Карелией в древности[112].
В начале XIX в. исследователями не раз ставился вопрос о создании языкового атласа, который бы указывал области распространения языков и наречий народов, вошедших в состав Российской империи. Он должен был являться своеобразным наглядным пособием при изучении их исторических взаимосвязей. О картах с «лингвистическими полосами», на которые можно было бы разделить всю территорию Российской империи, с воодушевлением писали Лобойко и Кеппен, сбору материала для них посвящали свое время и другие сотрудники Румянцева.
В наиболее концентрированном виде эти замыслы отразились в попытках кружка организовать изучение польского, белорусского, литовского, финского и грузинского языков. Еще в 1812 г. Калайдович начал сбор белорусских слов, позже этим же занялся Григорович. В 1823 г. по поручению Румянцева изучением литовского языка занялся Лобойко, а два года спустя граф обратился к евангелическому пастору в Гданьске X. К. Мронговиусу с предложением начать на его средства исследования оригинального кашубского наречия, которое Мронговиус ошибочно считал более близким к русскому, чем польскому языку.
Сбор языкового материала входил и в число задач экспедиции Шегрена и Берха. В 1823 г. для сочинения о литовском языке и народе по желанию Румянцева собирали материалы во время своего путешествия по Литве Лобойко и Лелевель. Их разыскания даже вышли за рамки изучения языка. Они составили анкету, содержавшую широкий круг вопросов не только о языке, но и по этнографии, истории и топографии Литвы, Белоруссии и Польши. Анкета была разослана в Митавской, Виленской и Гродненской губерниях. Результаты этого анкетирования Лобойко предполагал послать Румянцеву и Доленге-Ходаковскому[113].
По замыслу Румянцева весь собранный в результате таких обследований языковый материал мог оказаться основой серии словарей, преимущественно толковых, с параллельным переводом на русский, латинский и один из западноевропейских языков. В 1824 г. при его финансовой поддержке финский ученый Г. Рейнваль опубликовал на латинском языке «Финский лексикон», включавший несколько тысяч слов[114], а за несколько лет до этого Шегрен — свое исследование о финском языке, где был затронут вопрос и о финских словах русского происхождения[115]. В труде Рейнваля Румянцев надеялся найти «истолкования многих древних слов, которые вкрались в наш язык». В 1825 г. через Румянцева Лобойко вел переговоры об издании двух словарей жмудского языка, составленных К. Незабитаускасом и Д. Пошкой: первый включал слова современного разговорного языка с их переводом на польский, а второй представлял собой перевод жмудских слов на русский, польский и латинский языки. Тогда же с помощью Малиновского граф согласился издать словарь грузинского языка с его переводом на русский и латинский языки. Он готовился в течение 12 лет коллежским асессором Н. Д. Чубиковым по образцу известного латинско-русского лексикона Розанова[116].
114
Siomalainen Sana-Kirja. Lexicon linguae finnicae, cum interpretatione duplici copiosiore latina, breviore germanica; Auctore Gustavo Renvall. Aboae typis Frenckellianiss, 1823–1826. Vol. I–II.