Нижний острог обнесен стоячим тыном, в нем на полдень изба ясашная, на запад аманатская казенка, где прикащики держат малолетних инородцев безвыходно, пока сородичи аманатские сполна ясак не внесут; над воротами острожными башня с крестом медным и две пушки. Возле острога сорок дворов казачьих. Дни и ночи казаки в ясашной избе, чинят в ней с прикащиком суд и расправу над камчадалами, бражничают, в зернь и в карты играют на кабальные записи, на женок с чадами. Иная баба в один день у трех господ побывает.
Места камчатския не в пример охотским и якутским климату благоприятнаго, изрядно имеют соболей и медведей, а жители, ежели ударят копьем по воде, редко не вытащат рыбу. Обычаи их диковинными почитать следует, особливо кривлянья, коими они подражали всякому нашему слову и повадкам, також крику птиц и зверей на разныя голоса.
Поселение тех инородцев стоит близ гавани: тридцать балаганов на столбах. Под ними на вешалах сохнет красная рыба. К столбам псы привязаны и нещадно воют от голоду и обиды на хозяев: те им корм задают однажды в сутки, чтоб они проворнее в езде были. Над балаганами черным-черно от сорок и ворон — птицы священной по камчадальской вере и предерзкой: юколу не токмо у псов, но из рук у людей вырывает.
Полюбовались мы их уменью на свадьбе, куда зазвал нас Кондрат Мошков, прибыв с лодией после прозимовки из Ичи.
Свадьбу святил поп острожный за восемь соболей. А женился малый парень годов осьмнадцати на вдове с дочерью, что дозволено по обычаю дикому, також и на двух сестрах жениться, а пасынку на мачехе, а приятелям меняться женами. Сие отнюдь не зазорно для них, яко и то, что удавливают они младенца, ежели двое народятся, а старых людей принуждают помирать голодною смертью, а когда и убивают.
Камчадал (из книги С. Крашенинникова «Описание Земли Камчатки» изд. 1786 г.)
Камчадалка (из книги С. Крашенинникова. «Описание Земли Камчатки» изд. 1786 г.)
Камчадалы при Нижнем остроге крещены в православную веру, однакож и по сей день поклоняются идолам прежним и птицам. В балагане том на столбах, где справляли свадьбу, после попа старый инородец пел и кривлялся, а гости внимали его кривляньям с пущею охотою, нежели когда поп хмельной возгласил многая лета. С непривычки опасались мы, что балаган от людскаго множества наземь повалится. Гостей набралось десятков шесть и более: мужики в желтых штанах и желтых рубахах из кож морскаго зверя, ольховою корою крашенных, бабы в платьях из камки, на голове косник[41], златом шитый, яко у дам на санкт-питербурхской ассамблее, на шее корольки[42] цветные, на руках перчатки без перстов, а персты до того нечисты, что противность обуяла, когда потчевали они нас селегой. Еда селега из кореньев и толченых орехов, сварена в жире зверином и рыбьем, а вкусом похожа на мыло. Угощали нас камчадальския прелестницы и белою глиною, подобной той глине, которую видали мы у охотских ламутков. С виду она яко сметана и на вкус приятна. Еще угощали нас красною икрою рыбьею, а едят ее с древесною корою. Хлеб в здешних местах не водится, хотя по климату Камчатка годна для хлебопашества. Жители про то не ведают, а прикащики токмо и знают ясак выколачивать да вымучивать.
Вина в балагане не было вовсе, но в немалому нашему удивлению гости и хозяева охмелели с грибов, водою запивая те грибы поганыя.
— Тако пировать будут седьмицу[43], — сказал нам Мошков, и мы ушли в гавань на лодию.
Гавань при Нижней Камчатке возлегла у гор, вековечно покрытых снегом и в ту пору, когда в гавани теплота воздуха размягчала смолу в палубе лодии. Но ледяную холодность не должно принимать за истинную, в чем убедились мы. Позорище[44] увиданное столь непостижимо уму, что не в силах я описать его величие. Среди яснаго неба грянул гром и померкло светило, заслоненное черною тучею, вознесшеюся над горою. Горячий пепл посыпал сушу и море, а люди в остроге молились за упокой душ своих. С ужасом взирали мы на башню острожную. Крест ее шатался наподобие корабельной мачты в бурю. Зелень на горах увяла и почернела от грязи, вершины гор колебались, земля окрест гудела и с трепетом глядеть привелось на буйство морских вод в самой гавани. Будто настала великая непогода. Вода то убегала прочь в море, то устремлялась к берегам и носила нашу лодию по гавани. Земли трус[45] длился без малаго с четверть часа, а тогда все обрело спокойствие и недвижность. Лишь чернота гор да непрестанный от страху вой псов у камчадальских балаганов вещали нам про то, что сие позорище подлинною явью было…»