Сопровождаемый офицерами, Чириков направился в каюту Беринга.
Оттуда раздавались шумные возгласы:
— Фальшива талия!
— Хлап ваш убит![79]
Капитан, распахнув дверь, шагнул внутрь крошечного помещения.
Оно напоминало монастырскую келью. На стене, напротив двери, висели над полкой с книгами и парой скрещенных пистолетов картины на библейские сюжеты. В углу, кроваво отсвечивая на золоченых ликах икон, теплилась цветная лампада.
За столом играли в карты шесть человек. По одну сторону разместились: астрономии профессор Людовик Делиль де ла Кроер; возле него — уроженец Франконии, загнанный на Камчатку страстью к приключениям, адъюнкт Академии наук Георг Стеллер и лейтенант Свен Ваксель, правая рука Беринга на флагманском пакетботе; по другую — экспедиционный иерей Стефан, завзятый картежник и пьяница, нашедший верного дружка в парижанине Делиле; по соседству с ним жизнерадостный старик Эзельберг, давнишний приятель капитан-командора, по его просьбе приглашенный Адмиралтейств-Коллегией в экспедицию из Ост-Индской компании, на чьих кораблях около полувека скитался под всеми широтами. Еще дальше, у раскрытого настежь квадратного оконца, откуда веяло свежестью морского воздуха, сидел, прижав к груди карты, Витус Беринг.
— Господин капитан-командор и вас, господа, с добрым благополучием, — приветствовал Чириков.
— Милости прошу, Алексей Ильич!
Беринг, смешав карты, обратился к партнерам и вошедшим офицерам:
— Учиним без промедления конзилию с господином профессором. Протчих, кто к навигацкому искусству не причастен, не хочу неволить скучными рассуждениями.
Иерей, не тая разочарования, покинул каюту, но Стеллер заупрямился.
— Господин экспедициею командующий, — акцентируя, высокомерно запротестовал он. — Изумлению подвержен я немалому, что во всем принят не так, яко по моему достоинству надлежит, а равно простому матрозу и солдату.
Моряки насупились. Всесторонне образованный ученый Стеллер обладал несносным характером и за короткое время пребывания в экспедиции воздвиг между собой и другими участниками ее гору мелочных распрей. Офицеры едва терпели его.
— Сие не рассуждение будет о гадах и травах, а конзилия мореходов, — с ядовитой любезностью разъяснил ему Ваксель.
Лицо адъюнкта покрылось пятнами.
— Господин лейтенант! Почитаю за бесчестье ваши слова! Об чем донесу в Академию и в Сенат! Яко, неведомо чего дожидаючись, поклоны кладете пред иконами, погоду отменную упуская, да стоянием при Камчатке казну разоряете!
Он, бранясь, выскочил за дверь.
Наступило неловкое молчание. Угроза адъюнкта ошеломила моряков: причины задержки отплытия не зависели от них. Не хватало провианта. Посланный заранее на Камчатку заклятым врагом экспедиции начальником Охотского порта Писаревым[80] боярский сын Колесов не заготовил ни фунта рыбы, хотя ею кишели здешние реки. Не надеясь на доставку продовольствия из Охотска, Беринг отсрочил вояж и занялся рыбной ловлей. Весна была на исходе, а корабли, теряя драгоценные дни, отстаивались на рейде Авачинского залива.
— Нет, какова каналья! — пустил вслед Стеллеру Ваксель. — Что вы с ним много фигур строите, Иван Иванович? По мне, так выбить в шею господина франконца за подлые речи.
Беринг растерянно развел руками. В этом жесте сказалось все, присущее капитан-командору: нерешительность и мягкосердечие, нежелание затевать тяжбу и наживать лишнего врага, коих он имел предостаточно на огромном пространстве от Санкт-Питербурха до расположенной на краю света гавани Петра и Павла.
Чириков, заняв место адъюнкта, с сострадательной усмешкой следил за Берингом. Было жаль расстроенного капитан-командора и досадно: его христианская смиренность разлагающе действовала на участников грандиозного предприятия, равного которому не ведали современники. От Архангельска до Тихого океана, вдоль ледовых границ Арктики, сквозь пургу и стужу, двигались отряды Большой Северной экспедиции, ведомые «птенцами гнезда петрова» — Алексеем Чичиковым, Степаном Малыгиным, Семеном Челюскиным, Дмитрием и Харитоном Лаптевыми. Ими был призван командовать человек, не умеющий даже оградить себя от оскорблений. Навряд узнали бы его члены Адмиралтейств-Коллегии, восемь лет тому назад поручившей Берингу и Чирикову проведать путь к северо-западной Америке «для учреждения с оной прибыльной торговли». Восемь лет, пока длилось строительство кораблей, канули в небытие, растраченные на сутяжничества с якутскими и охотскими властями за каждый аршин холста для экспедиции, за каждый кусок хлеба, на оправдательные рапорты в Адмиралтейств-Коллегию, которая в ответ на ябеды слала капитан-командору выговор за выговором, стыдила за медлительность, грозила понизить в чине, лишила прибавочного жалованья…
80
Тем самым Скорняковым-Писаревым, который был некогда начальником Морской Академии. Двуличный по натуре, он был уличен в заговоре против своего покровителя Меншикова, бит кнутом и сослан на Камчатку. Назначенный по ходатайству Беринга на должность начальника Охотского порта с тем, чтобы помогать экспедиции, он отплатил капитан-командору черной неблагодарностью. Долгая задержка экспедиции в Охотске была в немалой степени вызвана бесчисленными кляузами Писарева Сенату, беспричинным злобным противодействием вояжу к Америке, нежеланием содействовать снабжению и постройке пакетботов. За месяц до отплытия кораблей из Охотска Писарев, наконец, был отстранен от должности; однако, вред причиненный им, давал знать себя: моряки ушли в плаванье с негодным провиантом, питались попорченной солониной, прогорклым маслом, подгорелыми сухарями.