Тридцать девять суток не утихали жаркие споры в мазанковой башне. Флагманы отпирались, хотя вина их была несомненна. Рейс, как выяснилось, просто-напросто струсил. Шелтинг и Крюйс пренебрегли прямыми обязанностями, о чести флота не помышляли, служили ради жалованья и, копя деньгу, избегали рискованных баталий. Немало навредила Крюйсу вражда с шаутбенахтом галерного флота Боцисом. Оба ненавидели друг друга до такой степени, что Апраксин еще летом писал Петру: «Вице-адмирал и галерный шаутбенахт такую имеют противность, что уже письменно объявили один другого за изменника». Годом раньше истории на камнях Крюйс проворонил три шведских фрегата близ Выборга. Боцис подал о том рапорт, но, не ведая тонкостей лавировки под парусами, не сумел доказать вины вице-адмирала. Рапорт был предан забвению; теперь и его, на горе Крюйсу, извлекли из-под архивного спуда.
— …По сентенции оказались они виновными, — устало закончил канцелярист чтение последнего протокола.
Поднялся, держа лист с приговором, Апраксин.
— Вице-адмирал, — произнес он ледяным тоном. — многократно сказывал нам, что ничего противно Морскому Уставу не учинил, но в кампанию доказал не малыми случаями, что не исполнил долга своего. Посему… — Апраксин поднес лист ближе, беззвучно пошевелил губами, затем прочел вслух: — За сию конфузию и разные преступления обязанностей своих и по несостоятельности оправданий вице-адмирала Корнелиуса Крюйса приговорить на основании перваго артикула к потерянию жизни.
Крюйс гордо вскинул голову.
— Господа кригсрехт, подавайте голоса. — Апраксин вызвал младшего по чину судью. — Капитан-лейтенант Витус Беринг?
По залу скользнуло движение. Моряки знали о дружбе датчанина с вице-адмиралом. Вместе с ним и Апраксиным Беринг участвовал в Азовском походе против турок, был принят во флот в 1704 году унтер-лейтенантом по рекомендации Крюйса, а до того плавал под его начальством в Ост-Индию на голландских кораблях.
Перехватив усмешку на тонких губах Крюйса, капитан-лейтенант побелел.
— Господину вице-адмиралу уповать надлежит на милость его величества за прошлые немалые отличия, а за сию конфузию осуждения достоин.
Крюйс иронически поклонился.
Петр испытующе глянул на расстроенного капитан-лейтенанта и обежал взглядом зал. Командиры не шелохнулись, но глаза договаривали за них. Симпатии иностранных мореходов были на стороне осужденного вице-адмирала.
— Капитан-командор Александр Меншиков?
Царский любимец, высвободив подбородок из кружев, обвел рукой вокруг шеи. Жест был предельно ясен.
— Шаут-бей-нахт Петр Михайлов?
— Сказать смерть, — мрачно буркнул тот.
Крюйс вновь поклонился.
— Участь моя, — почтительно проговорил он, — всецело во власти вашего величества. Счастье и несчастье в баталии и жизни состоит в случае. Адмирал Шифель флота не нашего, о чем многие помнят, потерял свой корабль на клипе[5], да чуть что не всех и людей погубил.
— Окольничий Засекин свиным ухом подавился, а Ивана Ивановича Бутурлина палаты задавили, — насмешливо прервал его Петр и, уставясь в зал, вызывающе докончил: — Кому деньги дороже чести, тот оставь службу. А деньги брать и не служить — стыдно!
— Капитан-командора Шхелтинга, — продолжал Апраксин, — поелику оный получил от вице-адмирала ордер на командование эшквадрою, то записать его в младшие капитаны впредь до государевой милости.
Судьи согласно качнули париками.
— Капитан-командор Рейс, будучи вдвое сильнее свейских кораблей, убоялся абордировать их, нанеся тем бесчестье флоту нашему. — Апраксин, слыша рядом гневное дыхание, скосил глаза, ужаснулся дикому взору Петра, торопливо дочитал: — За неисполнение обязанности своей и за трусость вышереченнаго Рейса на основании восьмаго и двадцать девятаго артикулов должно препроводить к месту казни и там расстрелять.
Рейс, посерев, обеими руками вцепился в скатерть на судейском столе.
— Не имея сигнала вице-адмирала и не ведая храбрости матрозкой, не посмел я абордировать свейскую эшквадру!
— Но, но! — сипло предостерег Меншишв. — Много себе не позволяй врать, господин от конфузии командор.
— Шельм! — бешено выкрикнул Петр и стукнул кулаком по столу с такой силой, что пузырек с чернилами перед канцеляристом подпрыгнул. — Ты ль, собака, храбрее русскаго человека?!