Эзельберг, достав часы и квадрант, занялся вычислением широты. Моряки тесно обступили его.
— Солнце никогда не обманывало меня, Витус…
Штурман, дружеским прикосновением утешая Беринга, доложил:
— Сорок пятаго градуса пятнадцатая минута.
Капитан-командор отвернулся к фальшборту, откуда, саркастически щурясь, наблюдал за моряками адъюнкт. Цифры, сообщенные штурманом, прозвучали, как приговор. Последняя ставка в азартной игре с неведомым, которую Беринг вел с момента конзилии на Авачинском рейде, была бита. Корабль шел прямо по курсу и почти достиг южных пределов необнаруженной земли.
Офицеры принялись честить Делиля и сообща досадовали на его отсутствие. Астрономии профессор вместе с арсеналом своих приборов, — дюжиной стенных и настольных часов, двадцатью барометрами, тридцатью термометрами, астролябиями, градштоками — плыл неведомо где на борту пакетбота «Святый апостол Павел».
Беринг все ниже клонил седую голову.
Принятый в экспедицию на должность живописца, капрал из музыкантов, сухой и желчный Плениснер, зло заметил:
— Сожаление питаю, что не можно определить астрономии профессору скудный рацион водяной, положенный нам Иваном Ивановичем. Наговорил картошный мудрец семь верст до небес, а мы и уши развесили на то сладкоречие Делилево да невозвратно время упустили в местах, до коих инструкцией и плыть не велено.
Офицеры поддакнули.
— Ошибки сродны нам, — успокаивал их Беринг. — Кто знает, может, и Алексей Ильич с профессором вкупе в столь тяжком раздумье на бездорожье муку терпят и фортуна им також закрыта.
Озади хлестнул смех. Моряки разом оглянулись. Смеялся адъюнкт.
— Напрасно печалитесь, господин экспедицией командующий, о фортуне капитана Чирикова. Полагаю иное: времени сей мореплаватель не теряет на долгие конзилии с подчиненными служителями.
Офицеры неприязненно озирали задирчивого франконца. Эзельберг сделал ему предостерегающий жест, но Стеллер не унялся.
— Капитан Чириков, — продолжал адъюнкт растравлять командующего, — человек есть решительной и в курсах не сомневается, подобно другим, чья слабость деяний притчей во языцех служит.
Уязвленный в самое сердце капитан-командор не вытерпел насмешки. Сколько раз он втайне завидовал твердости и умению помощника идти прямо к цели! Пути кораблей разошлись неделю назад, и, — кому дано ведать, — куда Чириков увел свой пакетбот, пока «Святый апостол Петр» блуждал в склякотной мгле тумана?
— Господин Штеллер! — с неприсущей ему резкостью вскричал Беринг. — За мои ошибки ответ держу токмо пред Коллегиею и Сенатом, отнюдь не пред ябедниками!
Гневно стуча тростью-трубой, он шагнул к выходу со шканцев.
— Прикажите, господин лейтенант, сделав поворот, держать курс к востоку.
Ваксель обрадованно кликнул боцманов. Те громогласно повторили его команду. Матросы мигом разбежались по реям.
Капитан-командор бросил взгляд на юго-запад. Земли не было. Пятнышко на горизонте разросталось в мрачную тучу. Заслоняя небо и настигая корабль, она подползала к зениту.
Словно убегая от нее, «Святый апостол Петр» прочертил килем пенистую дугу на темнеющей малахитовой зыби и, кренясь из стороны в сторону, подгоняемый попутным ветром, поплыл на восток.
Понуря голову, Беринг сошел по ступенькам трапа в каюту. С иллюзиями и мечтаниями было покончено. Предстояла расплата за напрасно потраченные дни, о чем, конечно, не преминет донести в Санкт-Питербурх господин адъюнкт.
Уничтоженный ответом капитан-командора, Стелл ер не сразу сообразил, что произошло, и опомнился, когда раздалась понукающая брань боцманов. Кусая губы, он помчался в каюту Беринга.
— Господин командующий! — Адъюнкт рывком распахнул дверь и ворвался в помещение. — Умоляю о прежнем курсе на зюд-ост! Оттуда несло намедни морской дуб, оттуда летели птицы! Токмо тамо суша!..
Беринг стремительно встал из-за стола, заслонив собой раскрытую книгу. Движение не ускользнуло от Стеллера. Он разглядел пожелтелые от давности листы и тотчас припомнил рассказы спутников капитан-командора о таинственном корабельном журнале. Пылкое воображение адъюнкта сразу нарисовало сцену в амстердамской остерии «Летучая рыба»: толпу разноплеменных морских бродяг, пьющую за здравие прежнего экипажмейстера Корнелиуса Крюйса, возвратившегося из Московии в чине вице-адмирала российского флота; на столах горки золотых монет, полученных на пропой души моряками, только что завербованными Крюйсом в службу к русскому царю герру Питеру; возле стойки с боченками эля и пива, рядом с краснорожим мингером, в табачном дыму, головы двух моряков, сидящих за крайним столиком; блеск очей вновь испеченного унтер-лейтенанта российского флота юного Витуса Беринга, слушающего красивую сказку о давнишнем вояже брига «Кастрикум»; истрепанный корабельный журнал шкипера де Вриза, переходящий из трясущихся рук пропойцы-штурмана в собственность Беринга за столбик золотых дукатов… Так говорили служители экспедиции. Стеллер скептически относился к их рассказам, но вид книги, с необъяснимой поспешностью заслоненной стариком, наводил на размышления.