Даже высоко мнящие о себе торговцы далёкого Илиона едва не на коленях умоляли продать им это невесомое полотно, которое легко проходило сквозь перстень, иначе при возвращении домой им могло не поздоровиться — царь у них был очень строгим и души не чаял в своей жене, большой моднице. Дарданцы платили за ткань из «морских перьев» столько, сколько им говорили, даже не пытаясь торговаться.
Прежде раковин-жемчужниц было много, но теперь в мелководных бухтах южного берега Диа — обычно моллюски предпочитали небольшие глубины, до восьми локтей, — найти их практически невозможно. А уж глубоководная северная сторона острова и вовсе не давала на это никаких надежд. Тем не менее старый кибернетос почему-то обогнул остров и направился к северному берегу, где возвышались одни скалы. На недоумённый взгляд внука дед лишь хитро ухмыльнулся и сделал успокаивающий жест — мол, скоро сам всё поймёшь.
Удивительно, но про эту крохотную бухточку на северном берегу Даро понятия не имел, хотя на острове ему уже приходилось бывать, и не раз — здесь очень хорошо ловилась рыба. Притом при любой погоде: в штиль — с рифов на северном берегу, а когда начинало штормить — с противоположной, южной стороны, обращённой к Криту. Бухта была очень хитро расположена — так, что с моря её не было видно, потому что вход в неё прикрывала скала, торчавшая из воды, и впрямь словно зуб дракона.
— Чудеса… — удивлённо сказал Атано, когда лодка уткнулась носом в песчаный пляж. — Никогда бы не подумал, что на северном берегу Диа есть такое укромное местечко!
Как и Даро, он не раз рыбачил на острове с отцом и тоже знал его достаточно хорошо.
— Да уж, чудес здесь хватает… — ответил Акару и многозначительно глянул на внука.
Атано сразу же приготовил удочки, нашёл удобное место у выхода из бухты и занялся ловлей рыбы — прежде всего для обеда. А старый кибернетос, чтобы ему и внуку сопутствовала удача, первым делом стал готовиться принести жертву Йашашаламу — «Тому, Кто Даёт Благополучие». На Крите это был один из самых почитаемых богов. Обычно ему поклонялись в горных святилищах, где стояли высокие каменные столбы — для возлияний. Акару считал, что именно Йашашаламу помогал ему на жизненном пути, не раз спасая от верной смерти.
Кефтиу, как и ахейцы, поклонялись водоёмам, рекам и морям, потому что вода, по их понятиям, божественна. Она была главным источником жизни и бессмертия человека, ибо, омыв его, вода очищала дух и возвращала молодость. Вода — и зеркало, и образец совершенства; ей, всеведущей и всемогущей, жители Крита приносили жертвы и свою любовь.
Даро быстро собрал дрова — в основном сухие ветки кустарника, которые кололись немилосердно, и старик с благоговением достал из корзинки трубку нартекса, в которой тлел священный огонь. Даже в своих дальних путешествиях, наперекор штормам, сырым туманам и дождям, Акару хранил в таких трубках божественный огонь родной земли.
Добыть его непросто, и Даро это знал. Прежде всего, нужно было найти две подходящие палочки — «мужественную» и активную, которая называлась «трепан», и «женственную», полую внутри, которая именовалась «очагом». «Трепан» вращали в ладонях, вертикально вставив в выемку лежащего на земле «очага», внутри которого находились сухие волокна. «Трепан» делали из прочного дерева — крушины или какой-нибудь разновидности ракитника, а для «очага» чаще всего брали нартекс, имеющий внутри волокна, как у бузины. Часть волокон удалялась, чтобы обеспечить свободный доступ воздуха и освободить первый порыв горячего дыхания священного огня. Всё это делалось в святилище после принесения жертвы богам. А затем хранящийся в трубке божественный огонь использовали и во время жертвоприношений, и для того, чтобы зажечь домашний очаг.
Жертвоприношение длилось недолго: едва костёр загорелся как следует, старый кибернетос плеснул в него немного вина, бросил в огонь створку раковины-жемчужницы — чтобы Йашашаламу точно знал, в каком деле нужна его помощь, и прочитал короткую молитву; длинные молебны знали только жрецы.