Помню, как сейчас, те мысли, которыми была полна душа моя в этот момент.
Огонь? Что значит, что может значить огонь здесь, в этих широтах? Огонь значит прежде всего «люди».
Может быть, это пылает костер, разложенный затертым в вечных льдах экипажем какого-нибудь китоловного судна. Или партия охотников-эскимосов, раздобыв тушу мертвого кита, празднует свою оргию, вытапливая сало гиганта. Или, наконец, это идет, прокладывая многотрудный путь к полюсу или от полюса, какая-нибудь экспедиция.
Первое, второе или третье, но, во всяком случае, — это люди. И мы так близки к ним, и у них мы, измученные, погибающие от холода и голода, найдем помощь, они дадут нам приют, они спасут нас…
И на бегу я твердил то же заветное слово, криком вырвавшееся из груди Энни:
— Огонь, огонь, огонь!..
И чувствовал, как на сердце становится тепло и как в груди накипают радостные слезы.
Но еще миг, я стою рядом с Энни и Максом на самой вершине холма, я гляжу во все глаза вперед, и я не верю себе, и я невольно протираю глаза, словно инстинктивно стараясь отогнать чары причудливого, фантастического сна, навеявшего на мою душу пестрые грезы.
Но нет!..
Виденье не исчезает, как дым. Оно не меняет своих очертаний, оно не уходит, оно даже не тускнеет…
Центральным пунктом, приковывавшим к себе наши взоры, был, разумеется, огонь.
Впрочем, вернее сказать, это был не огонь, это было целое огненное пятно, изливавшее массу лучей на окрестность. Мы ясно видели: там, в каких-нибудь полутора или двух километрах от нас, на гордой вершине поднимавшейся уступами скалы, над обрывом, высилось какое-то величественное здание, словно слепленное из множества отдельных сооружений. Здесь и там ярко светились разноцветными огнями многочисленные узкие, но высокие окна, словно ножом прорезанные в темных стенах щели. Но их свет казался бледным и слабым и жалким по сравнению со светом, венчавшим всю группу: там возвышался огромный купол яйцеобразной формы, и весь этот купол светился, словно наполненный огнем.
Но и этого было мало: глядя, словно зачарованные, на группу освещенных зданий на вершине холма, на огнистый гигантский купол, мы в то же время мельком, мимоходом, но все же видели, что положительно все пространство между нами и холмом — расположенная амфитеатром, открытая, должно быть, на юг долинка — это было целое море, целый хаос зданий.
Правда, ни в одном из них не блестели огни. Но света огней с холма было достаточно, чтобы перед нами обрисовались причудливые очертания каких-то зданий: стены, башни, купола, ряды колонн, опять стены, местами груды камней, полузанесенных снегом. И все это капризной рукой феи холода убрано зубчатыми фестонами льда, прикрыто фатой снегов; все это так странно, так причудливо…
И опять я невольно протер глаза, но видение не исчезало.
— Что это? Что это? — бормотал я.
— Город «людей света»! — прозвучали в ответ мне слова, произнесенные, как вздох, дрожащими устами Энни.
— Что? — переспроси л я.
— Но я видела, я видела это! — словно со стоном вырвалось из груди девушки.
— Люди света! Люди света! — твердила она, простирая руки вперед, к сиявшему куполу.
— Жены с золотистыми, как лучи солнца, длинными волосами, голубыми, как весеннее небо, очами… Мужи в белых длинных одеждах со «знаком огня» на челе… кроваво-красным знаком огня… Залы с пышными колоннами из белого камня… Громадные фигуры… Свет, много, много света. Я видела, я видела все это! Я была там. И меня ласкала женщина с голубыми глазами, и на мое лицо падали горячие слезы из прекрасных очей, и я слышала звуки песен, звон струн…
В этот миг огнистый купол вдруг исчез. Признаюсь, что в моем мозгу мелькнула мысль:
«Начинается! Всколыхнулся туман, рисовавший мираж, и будет исчезать одна деталь волшебной грезы вечной ночи, одна за другой…»
Но и через минуту, и через четверть часа, и через час по-прежнему светились другие, мелкие огни, по-прежнему, хотя несколько смутнее, рисовались очертания группы зданий на холме и стен, башен, холмов, колонн у наших ног, в долине.