Но это так, между прочим. Итак, значит, между нами и седобородыми джентльменами начались переговоры. Я видел, как два из опрашивавших нас записывали почти каждое наше слово.
— Кто вы? — спрашивали нас.
— Мы — люди, канадские охотники. Один немец, другой ирландец, третий чистокровный канадец.
— Что за женщина с вами?
— Эскимосская девушка. Моя невеста! — ответил Макс.
— Зачем вы пришли сюда?
— Мы пришли случайно. Никто в мире не подозревает о том, что так далеко на севере, почти у полюса, существует большое поселение, культурный город.
Дальше Макс бегло рассказал, как, собственно, мы попали сюда, и так как вам, джентльмены, вся предшествующая история уже известна, то я считаю лишним повторять ее.
Замечу только, что рассказ Макса был выслушан с большим вниманием и, насколько я понял, с столь же большим недоверием.
— Почему эти люди, — задал <вопрос> допросчик, обращаясь к нам и поочередно касаясь правого плеча каждого из нас, включая и Энни, — почему эти люди молчат?
— Потому что, — ответил Макс, — они не знают того языка, на котором говорите вы.
— Ты этим хочешь сказать, что будто бы существуют какие-то другие языки, кроме «речи людей света»?
— Да. Их очень много.
— Это — ложь!
— Это — правда!
— Это — наглая ложь! — уже угрожающим тоном повторил допросчик. — Все отлично знают, что люди все люди мира говорят на нашем языке. Те существа, которые не владеют нашей речью, это не люди.
— А кто же они?
Допрашивающий нас старик как будто смутился, он бросил несколько беглых слов скороговоркой к остальным членам этой почтеннейшей компании, те, в свою очередь, переглянулись смущенно.
— Оставим этот вопрос! — сказал допросчик. — Что ты лжешь, ясно из того: ты — товарищ пришедших с тобою существ, такой же, как они. Но ты, однако, говоришь по-нашему, хотя и с ошибками, тогда как они не говорят. Но оставим этот вопрос! Совет семи, священного числа, спрашивает тебя: как ты, «вернувшийся из ушедших в безумии», решился преступить вечный, неизменный «закон земли», закон «первых семи»?
— Я не знаю «закона земли». Я в первый раз слышу о «законе семи», — ответил смущенно Макс.
— Ты опять лжешь! — гневно воскликнул допросчик.
— Все знают этот закон, потому что каждый, кто говорит на языке «людей света», достигнув семи лет, будь он мужеского пола или женского, подвергается испытанию в знаний основных законов мира, и если он этих законов не знает, его постигает смерть.
— Я не подвергался испытанно. Я не знаю ваших зако-нов. И было бы несправедливо упрекать или наказывать меня за это. Не забывайте, я — чужеземец!
— Ты — один из ушедших, обещавших не возвращаться, и ты вернулся.
— Не понимаю!
— Скажи ему «закон земли» и «закон семи»! — прозвучал из прислушивавшейся к переговорам группы чей-то глухой голос.
Допросчик приостановился, сосредоточился. Потом стал произносить, как будто читая по невидимому списку, нараспев:
— На камне, на металле, на дереве, в сердцах, в душах всякого разумного существа, младенца и старца, девы и мужа, сильного и мудрого, воина, рабочего, жреца.
В громе молнии, рассекающей завесу туч, в рокоте волн, в молчании земли.
Когда лучезарное солнце ходит по небу и шесть месяцев длится один день, и когда умирает солнце и шесть месяцев длится ночь.
Отныне и до скончания века и раньше, когда не было холода, и земля была пышным садом.
Вечный, неизменный «закон земли».
Кто глаголет, что есть другие страны, кроме земель «людей света», грешен и подлежит смертной казни. Смерть!
Кто подговаривает других покинуть землю «людей света», тот дважды грешен и подлежит казни. Смерть!
Кто покинул землю «детей света» и увел с собою близких своих, и рабов своих, и домашних животных своих, проклятье на главе его, проклятье на главах потомков его, и гибель всем близким, всем чадам и домочадцам, всем рабам его, всему имуществу его. Проклятие!
Кто, соблазненный первым грешником Ту-Валом, зачарованный льстивыми и лживыми речами его, ушел из страны нашей, страны света, и потом, убоясь трудности пути и поняв безумие свое, вернулся в землю «людей света», тот трижды грешен, и тому смерть. Таковы законы «закон земли», «закон первых семи», закон жизни, закон смерти. Так ли я сказал, о, старшие братья, о, мудрые, число которых — священное число — семь?