Кот, между всем, – невольник чести
гораздо больший, чем поэт,
и алгоритм его кошачий
ему важнее, чем обед.
Важней, чем сон в укромном месте,
важней, чем вежливый сосед -
ему без рыцарской удачи
под солнцем вовсе жизни нет.
Он – непоседа и бродяга -
в боях пройдя короткий век,
не задаёт вопросов глупых,
как безнадёжный человек.
Чужд интересов меркантильных -
наследства нипочем не ждёт
и от инстинкта основного
приданного не обретёт.
Без рассуждений вздорных ясно,
что он родился для борьбы
и в исступлении напрасном
ничто не клянчит у судьбы.
Он даже в миг его последний
не потревожит никого
и умирает одиноким,
каким был в жизни до того.
Мысль – она как будто мышь -
если сразу не поймали,
то уже потом не сыщешь
в головы своей подвале…
Там придется кошку звать,
чтобы управиться с проворной,
но “добыча” показаться
кошке может смехотворной.
Где взять мне столько кошества,
чтобы людей терпеть,
по-фелисофски мудро
на глупость их смотреть,
чтобы простя обиды, уметь их забывать
и только недомыслием
пытаться называть…?
Спросила кошка Мур
у седенькой старушки,
легко погладив лапою
ей маленькие ушки:
“С поры той самой, что тебя
к себе я в дом взяла
ещё ты мыши ни одной
в том доме не нашла -
к чему тебя кормлю,
храню от непогоды,
хоть пользы не нашла на грош
в тебе за эти годы”?
“Тебя не из корысти я глажу по спине,
а оттого, что шерсть в клубке
напоминаешь мне”.
Кошки – красивы, умны, деликатны
и в этом не людям чета
Мотивы их действий – просты и понятны,
. у них и порода – не та.
Поисков смысла ложный период
кошки давно пережили
или, быть может, не затеваться
с глупостью этой решили.
Были от роду ли так хороши,
или в том честь эволюции,
счастливо только избегли они
грубых прыжков революции.
Все постепенно – не без ума,
скоро лишь люди родятся,
виды ж разумные от остолопов
чем-то должны отличаться.
Если мыши ты желаешь
жизни долгой и простой,
позаботься, чтобы кошка
каждый день была с едой.
Когда хищник – сыт, он подолгу сладко спит
и не только на мышей и на птиц-то не глядит.
Будет хищник пацифистом
и отменным гуманистом,
наблюдать чужие драмы,
оставаясь в них статистом.
Лишь тогда у травоядных
склонность будет к суициду,
та, что все равно положит окончание их виду.
Оттого нам Рай при жизни
нипочем не обещают,
что мы там от скуки сдохнем,
все, наверно, понимают.
Коль кому-то ты желаешь
жизни ясной и простой,
на пути у Провидения лучше ты тогда не стой.
Мышь – игрушка иль еда,
если ты, к примеру, – кошка?
Можно съесть, готов когда,
поиграв сперва немножко.
Мышь сама не виновата,
в том, что мир вокруг таков.
Может, в ней – ума палата
к осознанию основ…
Может, это – Лобачевский
в серой шубе шерстяной,
или то – Василий Левский
в монастырь идёт домой?
По какой идти дорожке
все неважно – вот беда:
потому, что ты для кошки
иль игрушка, иль еда.
Наверно, что-то сделаю,
не знаю из чего
и отнесу куда-нибудь
не знаю для кого.
Там спрятать попытаюсь,