Файдиас криво усмехнулся:
— Не вступать в бой? С моим удовольствием! Но вот как потом оправдаться перед Хейстом? И как спасти вас? Не подскажете? Вижу, не подскажете! Сказал, меня слушаться! Ну?!
Тут все собравшиеся замерли, а старый Хейст поднял жезл еще выше и возгласил:
— Выходи, маг, и сдавайся на милость короля!
Наступило напряженное молчание. Минуты шли, а дверь дома не открывалась. Аннеке заметила:
— Димира там уже, наверняка, нет, убрался куда-нибудь через портал.
Файдиас покосился на нее и ответил:
— Нет, он там, я вижу, как он светится. Действительно, почему бы ему не убраться? Избавил бы нас от забот.
Дверь распахнулась, на пороге появился Димир. Левую руку, сжатую в кулак, он прижал к груди, правой направил магический жезл на Хейста. Надменно оглядев всех, заметил Аннеке, бешено глянул на Файдиаса, крепко держащего ее за руку, и крикнул срывающимся голосом:
— Отдайте мне мою женщину, и я не стану об вас мараться!
Наступила тишина, а Файдиас охнул негромко:
— Дурак, что он несет! О боги! Что за дураки…
Аннеке, повинуясь внезапному порыву, выдернула руку из его захвата и рванулась назад, к Димиру, но в эту секунду старые маги ударили молниями. Она только успела заметить фиолетовую звезду, яростно вспыхнувшую в руке Димира, как Файдиас сгреб в охапку обоих девушек и бросился на землю, прикрыв их собой.
Аннеке слышала треск, свист, свирепый вой, прерывающийся секундами тишины, от которой еще хуже звенело в ушах, ощущала нестерпимый жар и такой же нестерпимый холод одновременно, порывы яростного ветра, и еще что-то, чему не было названий. Она отчаянно рвалась к Димиру, но Файдиас крепко прижимал ее голову к земле и то в полный голос выкрикивал какие-то незнакомые заклинания, то шипел с натугой сквозь зубы:
— Лежи спокойно, дура, куда лезешь?!
И вдруг, сразу, все кончилось. Аннеке в очередной раз рванулась и обнаружила, что ее никто не держит. Она попыталась подняться на дрожащие ноги, упала, приподнялась на колени, убирая с лица растрепавшиеся волосы и размазывая слезы по перепачканным землей щекам. Со страхом открыла глаза.
Дом, как ни странно, остался совершенно целым. Ни стеклышка из окна, ни камешка из стены не вылетело. А вот людей во дворе, кроме их троих, не осталось. Земля покрылась пятнами копоти, кро-ви, чего-то блестящего, валялись несколько куч тряпья. Исчезли и Димир, и старые маги, и стражники.
Аннеке так и застыла на коленях, пролепетав растерянно:
— Где же все?
Файдиас проговорил сзади сорванным голосом:
— Ну до чего надоели твои дурацкие вопросы!
Аннеке обернулась, вцепилась обеими руками в его мантию, заплакала уже в голос:
— Ну где же все? Где?
Нагути-ко, лежавшая ничком, приподнялась, принялась машинальными движениями отряхивать платье, потом села и сказала невыразительно:
— Все погибли. Я видела.
Аннеке скорчилась, уткнула голову в колени и, раскачиваясь, тихонько заскулила:
— Все из-за меня! Зачем я побежала, зачем?.. Ну, не любил… был бы жив… Хочу к нему…
Файдиас приподнял ее резким рывком.
— Хватит выть, слышать не могу!
Нагути-ко оттолкнула Файдиаса, обняла Аннеке:
— Оставь ее, ты ничего не понимаешь!
— Все я понимаю, все! — злобно выкрикнул Файдиас. — Хватит! Надо выбираться отсюда! Поднимай ее, уговаривай, как хочешь, и поехали. Мне еще королю доклад сочинять! Я же теперь Верховный Маг, с меня и спросят за все. А я тут с вами…
Аннеке вывернулась из объятий подруги и на четвереньках поползла к тому месту, где стоял Димир. Неожиданная, ранее невозможная для нее мысль: найти талисман и повернуть время вспять, вернуться в утро. Правильно Файдиас назвал ее дурой: дура и есть. Но теперь она будет умней: пусть Димир забирает Соль Мира и делает с ней, что хочет. И с ней, с Аннеке, пусть делает, что хочет, лишь бы был жив. Может, они уедут вместе… А если он бросит ее, как только завладеет талисманом, пусть…
Нагути-ко суетилась рядом, пытаясь помочь ей подняться.
Аннеке уже почти добралась до цели, как кучка обгорелых тряпок, бывших совсем недавно парадной мантией Димира, зашевелилась и тоненько заплакала.
Аннеке застыла на месте, а Нагути-ко осторожно подобралась вплотную и разворошила ткань. На земле лежал и горько рыдал младенец. Маленький, меньше года. Совершенно голый красивый мальчик, с черным пушком на голове.
Нагути-ко неловко подхватила младенца на руки, подержала, снова положила на землю, и спросила растерянно:
— Откуда взялся ребенок? Кто-то принес? В жертву хотели принести? Я не видела, чтобы у кого-нибудь был с собой ребенок…