Посланник жестом подозвал сидевшего прямо на улице у стены дома и ожидающего заказов каллиграфа, тот вскочил и подбежал бегом, на ходу доставая бумагу, перья и чернила. Каллиграф уселся у ног Аннеке, разложив принадлежности для письма на мостовую, подложив, впрочем, дощечку. Ничего не оставалось, как продиктовать домашним записку, заплатив писцу медную монетку, и загрузиться в присланный паланкин. У девушки мелькнула мысль о ловушке, но кому может понадобиться готовить для нее ловушку? И ее нельзя назвать беззащитной жертвой.
Носильщики почти что бежали, и как только ухитрялись с такой-то тяжестью?! Но парней было четверо, и все здоровенные, как жеребцы. Очень быстро носилки достигли ворот богатого дома, окруженного небольшим уютным садом. Этот сад вокруг дома, как уже знала Аннеке, являлся признаком большого богатства и власти: в городе все дома стояли впритык друг к другу, для садов места не оставалось. А если любишь природу и хочешь наслаждаться запахом роз или цветущего миндаля, покупай загородное поместье и тащись оттуда на торжественные церемонии во дворец аж пол стражи…
Ворота немедленно отворились, и важный пожилой слуга в богатой одежде, скорее не простой слуга, а какой-нибудь эконом или управляющий, с поклоном проводил знахарку в дом, по мраморной, покрытой роскошным сидмасийским ковром, лестнице, в красивую большую комнату и усадил там в кресло возле маленького столика.
Аннеке осмотрелась: ну что можно сказать, хозяин дома явно питал искреннюю и сердечную привязанность к сидмасийским коврам. Огромный ковер на полу, все стены в коврах, низкий диван покрыт сидмасийским ковром, на креслах такие же, но маленькие ковры.
А еще — огромное количество драгоценных безделушек: по углам — напольные фарфоровые вазы экской работы с геометрическим орнаментом, в них букеты и ветви, сделанные из серебра, с золотыми цветами, капли росы на цветах и листьях изображали отшлифованные кусочки горного хрусталя. На столике — скульптуры, чаши, подсвечники дорогой изысканной работы; к деревянному потолку, сплошь покрытому резьбой, изображавшей виноградные лозы, подвешены бронзовые позолоченные светильники в виде цветов и птиц.
Хозяин дома обладал художественным вкусом: все эти вещи гармонировали друг с другом и с обстановкой. На одной стене поверх ковра — красивое старинное оружие. Особо выделялся меч. Аннеке не разбиралась в оружии, но этот меч притягивал ее взгляд и руки, она влюбилась в него с первого взгляда. Несомненно, этот меч был предметом силы, и не из последних. Рядом висели еще два кинжала, судя по белой и черной костяными ручкам и по обширной магической ауре, используемые или когда-то использовавшиеся в ритуалах, но, по сравнению с мечом, это было не то.
Аннеке не стала бы держать магический меч, да и ритуальные кинжалы вот так, открыто, на стене гостиной, а заперла бы их в сундук в потайной комнате, да еще посадила бы магических стражей. То ли хозяин так уверен в своей силе, то ли вообще не пускал в дом посторонних.
Аннеке вновь начала опасаться ловушки: зачем бы владельцу такого магического меча понадобился вдруг совет молодой неопытной деревенской знахарки? Но отступать было поздно, да и не хотелось: одолело любопытство.
Пока Аннеке оглядывалась вокруг, в широко распахнувшуюся дверь совершенно самостоятельно вкатился сервировочный столик на колесах, на пороге зацепился за край ковра, блюда посыпались на пол. Но столик, как живой, извернулся, выгнув ножки, подхватил все блюда, кроме маленькой салатницы, и, бодрый и гордый собой, подкатился вплотную к Аннеке, похожий не собаку, ждущую, что ее похвалят. Столик выглядел при этом преуморительно. Девушка с трудом удержалась от смеха, боясь обидеть хозяина дома — мага, решившего сразу поразить гостью своим мастерством. Но, право, какие советы нужны владельцу живого столика? Он сам советчик хоть куда!
Следом за столиком в дверь вошел человек в темно-красной, шитой золотом мантии. Он наклонился, поднял салатницу и сокрушенно покачал головой:
— Все время он здесь спотыкается!
Аннеке ответила весело:
— Все равно получилось здорово, Файдиас, я так не умею!
Словно порыв ветра сдул девушку с кресла, она очутилась в объятиях Файдиаса. Он закружил ее так, что вокруг все слилось в цветной вихрь, и бережно поставил на пол, поддерживая под руку. Он стал очень высоким, голова Аннеке доставала ему лишь до плеча. В остальном друг юности мало изменился: те же густые черные брови и широкий полногубый рот. Волосы Файдиас отрастил аж до плеч, бороду брил, но она росла слишком быстро, и после утреннего бритья уже наросла заметная щетина, но это хорошо подходило к его чуть диковатому облику. Смеющиеся, такие черные, что не видно зрачков, глаза смотрели на знахарку по-прежнему ласково.