Возвращаются со двора мать с бабкой. Пора Володьке в школу топать. Он уже и сумку книжками, тетрадками набил, а мать:
— Морозина, страх! Может, и занятий не будет.
— Учитель ничего не говорил, — не соглашается Володька.
— Сугробы такие, не дойти до школы, — продолжает мать.
— Учитель ничего не говорил, — не унимается Володька.
— Ты подожди. — Видно, что мать окончательно решила не пускать в школу. — Простынешь, а то и заблудишься.
Володька со вздохом опускается на табурет. Батя скоро придет. Какая работа зимой? Скоту сена от скирды подвезти. И то не каждый день ему выпадает это задание. Мало ли мужиков по деревне бездельем крутит? Иногда, тоже не всякую неделю, заводит Олисава трактор, цепляет сваренные из труб сани, направляется в райцентр — начальство везет для отчета, в сельпо — за товаром, в районо — за школьными принадлежностями, на почту — за газетами и письмами, да еще в библиотеку — роман какой выписать. Любит Олисава сам почитать, с домашними поделиться прочитанным. Пересказывать книги любит, а пуще того вслух читать, чтобы все вокруг, затаив дыхание, слушали. Всякие неположенные Володьке из-за его малолетства места Олисава пропускал, а после того, как мальчонка уснет, перечитывал жене. Володька, бывало, хитрил: притворится спящим, а они читают. Да все про любовь.
Вернулся от бригадира батя. Молча стаскивает сапоги, натягивает унты. Самодельные — из рукавов кожуха сшил. Раньше в этом кожухе представлял для Волольки Деда Мороза. А когда Володька в школу. пошел и кожух совсем прохудился, нарезал батя из него ковриков под ноги, чтоб ночью на пол не ступать босиком, стелек — в сапоги, а из рукавов унты себе сделал.
— На станцию посылают, — доложил Олисава, хотя это и без слов, как стал переобуваться, ясно всем стало.
— Ты же на той неделе ездил, — не смолчала мать.
— Да Мишка заболел, в жару лежит, вчера с охоты еле дополз, провалился в Родниковой балке, а Митька в отпуске, уехал к матери в Белоруссию. Вот бригадир меня и попросил. Не отказываться же.
— Метель будет! — сказала бабка Лукерка.
— Сахар в магазине кончился, фершалица за лекарствием собралась, Мишку лечить нечем. Ему уколы надо, а у нее все кончилось... Поеду.
— В школу! — подал голос Володька.
— Сиди себе! Учителя видел. Занятий не будет. Он по радио слышал, что отменили учебу.
— И правильно, — обрадовалась мать.
Только батька ушел, закрутило по улице снег, метет — глаз не раскрыть, а еще погодя сверху повалило. Да густо, да крупно. Вулкана не видать. Вернется с полдороги Олисава, думали. Под вечер буран пуще прежнего лютует. Кинулась Мария к бригадиру, в Мужичью, звонить. Дозвонились. Ответили, что был Олисава, домой, мол, засветло еще поехал. Стали ждать, вроде успокоились. Но вот и ночь уже, нет Олисавы. Мать — в голос. Володька тоже.
Прибежал врачихин дедок. Уселся у порога не раздеваясь. Молчит. Еще люди пришли, тихо в хате. Мать уже выплакалась. Как на поминках сидят. И так до утра. А когда развидняться стало, услыхали в затихающем буране далекое прерывистое гуденье. Разом выдохнули: трактор! Повыскакивали во двор. Буран и вовсе пропал. Тихо, сугробищи вокруг — домов не видать. А со стороны Родниковой балки тракторное гуденье все сильнее.
Витька Кормач по улице бежит с той же стороны, откуда гуденье. Шапку сдернул, лысиной посверкивает на радостном солнышке. Оно-то и мешает трактор разглядеть. А все стоят и соображают: почему трактор не с той стороны идет. Кормач подбегает:
— Они мимо деревни проскочили, в Родниковой застряли. Олисава — герой... Не растерялся!
Толком никто от Кормача ничего не добился. Да и что с него, чудика, возьмешь? Главное — живые вертаются.
А вот и трактор, облепленный снегом, показался у крайней хаты. Люди — к нему. Фельдшерицу на руках до сеней донесли. Белая как мел. Олисава сам пришел. Бабка ему стакан самогона. Он выпил, чуть не захлебнулся, с табурета сполз, разуться не может. Мать плачет. Лицо батьке гусиным, жиром мажет, руки тоже. Обморозился.
Когда застряли, Олисава сразу понял, где находится. Врачиха домой засобиралась. Он ее не пустил. Запросто бы сгинула в пурге. Трактор не глушил. У мотора спутницу отогревал. Ей ничего, а сам обморозился. Кожа после клочьями сходила на руках, а лицо как побитое было — синее.
День отец лежал, а когда мороз отпустил и начались в школе занятия, поднялся, посадил на плечи Володьку, понес учиться.