Лишь через месяц смог Олисава уйти в отпуск. Отправился в родные края, однако не в Красные Кручи, а в Чернокаменку. Там Жванок выхлопотал при доме отдыха для него комнату с удобствами. Жить в отцовской пустой хате Владимир пока не мог. Но не отдыхать приехал Олисава.
Третий день ни свет ни заря мечутся краем воды скрипуны. На весь мир обиженно сетуют, мол, ветер взбаламутил воду, а та и рада — загудела, запенилась, непроглядная на косе да и на отмелях — пастбищах скрипунов, этих некрасивых жадногласных длинноклювых приморских птиц. Крики их понятны. Третьи сутки голодны. Пусть бы сами — не страшно, а то ж у них мальцы на озере вылупились. Вякают безголосо. Охляли. А где же им корм в такую непогоду раздобыть?..
Руснак думает об этом. И радуется старый. Он-то знает, что к следующему утру шторм утихнет, потому что появились на прибрежных скалах молчуны. Эти птицы — предвестники штиля. Мрачные и тяжелые на подъем, они терпеливо ждут покоя. Покой принесет им обильную жратву. Молчуны — не охотники, они питаются падалью моря. После штормяги всегда есть чем поживиться. По всему затихшему заливу — лети да подбирай — волны несут то укачанного дельфиненка, то убитого о камни зазевавшегося молодого осетра, то застигнутых шквалом тех же самых скрипунов и других чаек с поломанными крыльями...
Много работы у молчунов. И сделают они ее быстро, без суеты и криков. Знают эти птицы: всем хватит еды. А управится стая, так сразу же улетит дальше — в те края моря, где шторм гуляет. Молчуны знают, куда им лететь.
Руснак глядит в море. О том, что волнение идет на убыль, знает наверняка, потому что, за целый, считай, уже прошедший, день всего один раз взметнулся фонтан над Китом.
Руснак даже свыкся с невероятным в начале этого шторма событием. Кит никогда не появлялся весной. Какой бы шторм ни случался. Время Кита — конец или начало года. Самые холода — его время. Так было всегда. И вот на тебе. Такой себе обычный шторм, первой грозы волнение... В старые времена случись, паника бы началась... Народ побережный — суеверный. Теперь времена иные. Хотя соседка выбегала — было дело — спозаранку; оглядываясь, выскочила на берег с иконой. Видать, Жменя давно к сетям не шастал. Надумал в штормец сходить, вот она и засуетилась, соседка. Неужели не испугаются Кита? Руснак все ночи напролет глаз не сомкнул, стерег момент, когда же сосед на разбой выйдет. Руснак решил наконец. Жестокое дело замыслил. И дождался своего часа. И не потому, что Жменя бахвалился несчетно раз, что не взять его Руснаку, мол, неуловим Жменя, а коли так, значит, и чист, никакой он не браконьер, а мирный побережный житель. Говорит Жменя так, а глаз его черный косит в сторону хаты Руснака, и все понимают: действительно Жменя — дока в разбойном рыбопромысле, такому нипочем даже сам Руснак — этот неутомимый сторож Досхия. Нет, не обида питает Руснака терпением, не страсть взять с поличным неуловимого Жменю во что бы то ни стало именно на этот раз. Руснак знает, что взять его можно. Но разве изменится что-то после этого? Заплатит Жменя государству деньги, купит новую лодку и мотор к ней, сплетет новые сети-аханы и опять выйдет на свой верный промысел... Брать Жменю марно[1]. Уничтожить соседа настал час — так решил Руснак окончательно. Утопить Жменю — тем самым избавить море раз и навсегда от этой ненасытной пиявицы. Грех? Что же, такие грехи не самые тяжкие... Так решил и считает Руснак — этот старый страж моря.
От оконца он не отходит. Все глаза проглядел и не зря — чует. Чует его сердце: пойдет в последнюю ночь шторма сосед к ахану за краснюком. Не побоится Кита, потому что давно Жменя знает: Кит — это сказочка из прошлого. Сейчас верят ей разве что выжившие из ума старухи, разве что ребятишки-мальки пугаются ее.
Гудит Досхий. Первая гроза над ним отбушевала. Как раз под грозой и фонтан поднялся. Руснак вздрогнул, увидев его. Тут же следом подумал, что померещился ему этот фонтан. Только подумал так, как столб воды, словно от глубинной бомбы, поднялся посреди залива. Потом еще несколько раз в течение шторма кидал в небо воду Кит-Штормяга. Так в простонародье прозвали его. Ученые по-своему называют это явление. Так повелось, что у народа одно понятие о природе, а у науки другое. А кто прав, кто ближе к правде — не Руснака дело. Ему надо море беречь, живность в нем от всякой, вроде Жмени, нечисти охранять. Стар Евграф Руснак. Всю зрелую жизнь отдал морю Досхийскому, много пользы от Руснака было. Неизмерима та польза. Так думается старику, пока не вспомнит он о Жмене. Жменя на нет сводит всю жизнь Руснака. Перечеркивает Жменя смысл этой жизни.