Варавка до последнего колебался — брать ему на дело или не брать Гриву, уже неделю маявшегося обострившимся ревматизмом. И надо же было ему как раз сейчас лечиться грязью. Прослышал, что Комитас так своих лечит. Варавка предупреждал, что верить армянам, как цыганам — дело погибельное. Так было всегда, внушал он корешу своему. Верить же армянину да еще красному — дело вдвойне, даже втройне опасное. Но Грива упрямый. Грамотей-недоучка. Вот и мучается теперь. Куда ему, развалине, в операции участвовать!
— Ну, мы рушим! — поднялся Варавка, маленький, кривоногий, лицом смазливый.
— Может, рогатеньких подождем? — в последний раз пытался остановить события Грива, поглаживая по кудрявой голове, словно мальца какого, Прохошку Панкеева. Тот спал у его ног, причмокивая толстыми губами.
— Не-еа! Кайзеровцы мне так же ненавистны, как ревкомовцы... — отрезал Варавка. — Кайзеровцы, как ни крути, захватчики. Я против них воевал в четырнадцатом, надеюсь, и в восемнадцатом повоюю...
Грива поморщился. Ему не хотелось больше ничего: ни власти, ни почестей, ни поклонения. Он мечтал о постели с белыми простынями...
— Бог в помощь, — махнул Грива рукой.
— Разбуди Прохошку, — вдруг нервно распорядился Варавка.
— Это зачем же нам пацана-то? — выступил Панкеев Антип.
— Ничего себе пацан! — ругнулся Варавка.
— И не подумаю! — отвернулся Грива. — Прохошка — мой ординарец. Я им и распоряжусь, когда надо будет...
— Малец он еще, — кашлянул Антип.
— Черт с вами! — снова ругнулся Варавка и посмотрел на неподвижно торчащего Ануфрия.
— Он мне тут нужен, — Грива снова поморщился, — для охраны. Вы все уходите. А если вас накроют с концами, кто мне жратвы принесет?
— Ишь, как ты за шкуру свою переживаешь! — задохнулся Варавка.
— Не психуй, а то руки дрожать будут, — посоветовал Грива. — А я бы все-таки рогатеньких подождал. Чую, скоро они нагрянут.
— Пока будем сидеть та ждать... — пробубнил Ануфрий и не договорил.
Варавка дернул его за рукав:
— Вот именно! Они их завтра же к стенке.
— И то верно. Время-то военное, — согласился Грива. А возможно, так сказал, чтобы скорее отвязаться от прилипчивого Варавки.
Ануфрий Шагов провел их к самому майдану. Фыркали у коновязи лошади. У ревкома торчал часовой. Единственный, как подумал Варавка радостно. Но тут увидел высокого человека, идущего мимо сарая.
— Кто? — одними губами спросил.
— Руснак самоличной персоной, — шепнул Ануфрий.
— Кокнуть бы, — выдохнул Антип.
Варавка, не глядя, пихнул Панкеева локтем. Тот обиженно засопел.
— Нелепо, нелепо... — прошептал Варавка.
Они уж собрались кинуться к сараю, когда Руснак, стукнув дверью ревкома, пошел по майдану, но тут за ним следом туда же пошли еще трое: Улька, Гнаша да Иван...
Этих Варавка признал. Скрипнул зубами.
— Идти всем нельзя. Хождений тут много, — прошептал Варавка. — Сделаем то: Антип, ты подберешься к сараю, а мы тебя прикрывать будем. Если что заметим, отвлекем на себя. Они все внимание нам, а вы — к лазу и ходу...
Антип вздохнул. Он привык быть крайним. Он знал, что все рисковые дела начинать ему. Все знали, не только он. Так повелось. Да и то немаловажно — если Антип начинает, все получается.
— Кого это еще понесло?! — зашипел Варавка.
— Комитас, — опять зашептал Ануфрий, — без портфеля! Видать, что-то случилось. Может, Жванок снова...
— Что снова?!
— Так он весной всегда задыхается. Жаба у него, чи астма. В общем, что-то этакое...
Антип, не ожидая команды, двинулся к сараю. Едва успел раствориться в тени его, как распахнулась дверь хаты Руснака и в проеме показался он сам.
— Пошли, счас мы его ухайдокаем, — дернул за рукав Ануфрия Варавка.
— И-и-и, — вдруг заскулил Ануфрий.
— Боисся? — яростно зашипел Варавка.
— И-и-и, — тише, но так же отчаянно сипел Шагов. Но шел за Варавкой, правящим к коновязи.
— У них только внешняя охрана. Вокруг деревни. Немцев боятся, — подрагивая голосом, частил Варавка.
Когда достигли середины майдана, сзади раздался высокий окрик:
— Сто-ой!
— Не оглядывайся, узнает еще. Скорее!!! — ускорил шаг Варавка.
— И-и-и, — выл Ануфрий.
— Што ты, как сука на звезды!
Грохнул выстрел, не дал договорить Варавке.
— Гранатами враз! — крикнул он и, резко обернувшись, кинул свою. То же сделал и Ануфрий. — К лошадям! — орал Варавка.