Комитас разрывался между задыхающимся Жванком и страдающим от ран Руснаком. Если комиссару можно было сорвать старые повязки, промыть кровоточащие грудь и ноги настойкой подорожника и тот, облегченно вздохнув, забывался недолгим сном, то командир отряда, надышавшийся пыльцой буйно цветущего разнотравья, а теперь спертой влагой подземелья, беспрерывно заходился диким кашлем. Во тьме, едва проколотой редкими каганцами, лицо Власа казалось черным, набрякшие очи глядели мучительно и тяжело. Отряд укрылся надежно. Найти его кайзеровцам, если захотят, вряд ли удастся. Главная опасность — недобитки, остатки банд, которые Жванок рассеял по району. В них немало местных кулаков и прочего недовольного Советской властью элемента. Эти наверняка скучкуются и первым делом станут искать своего врага, чтобы враз посчитаться с ним за все обиды и потери.
Когда покидали Мужичью, в суматохе чуть не забыли о запертом Ануфрии Шагове.
— Что с этим-то делать? — подскочил к Жванку, уже занесшему ногу в стремя, Улька Поцелуйников. Жванок опустился в седло и, прокашлявшись, стиснутым астмой голосом распорядился:
— Глаз не спускайте с него, земляки! Вам его поручаю. Придем на место, решим, что делать.
На месте же снова об Ануфрии вроде позабыли. Но Гнаша Отцов, как только стали спускаться в темень подземелья, сыромятным поводом перехватил запястья Ануфрия и так повел за собой.
В сырой темноте каменоломен, когда Жванку стало совсем плохо, вышло, что главным оказался на это время Комитас-фельдшер. А коли главным стал Комитас, он и распорядился развязать Ануфрию руки, чтобы помогал. Санитар Ануфрий, а значит, фельдшеру первый помощник. Ладно, согласились Гнаша Отцов, Улька Поцелуйников и Ваня Холодков, поочередно словно тени ходившие за Ануфрием. А тот вроде бы и не обращал на них внимания. Делал свое, вспомогательное для фельдшера дело, не проронив ни слова.
— Надо идти за рапой к озеру, — решил Комитас. — Власу она поможет. Рапа размягчит ему бронхи.
А это значило, что кто-то должен был отправляться на озеро за этой самой рапой. Сам Комитас не мог, не имел права оставлять больных, но надо знать, в каком месте следует брать ту рапу, чтоб она годной для лечения оказалась. Просто зачерпнуть соленой воды из Актуза всякий бы мог, а набрать надо именно рапу. Знал, где брать, кроме фельдшера, лишь Ануфрий Шагов.
Вот и делай, что хочешь. Ануфрий ведь под арестом. Еще неизвестно, может, именно его отлучка ввечеру и стала причиной нападения на Руснака. Если так, значит, Ануфрий связан с бандой. Отпусти такого — тут же приведет своих...
Этой заботой и поделился Армен Комитас с Ваней Холодковым, Улькой Поцелуйниковым и Гнашей Отцовым — стражами Ануфрия.
— Как бы там ни случилось, — заявил Улька, — а Жванку доложить надо!
И, не дожидаясь ответа Комитаса, тут же поднялся, пошел к командиру. Тот доходил, примостившись под проломом, поросшим там, на земле, терном, либо шиповником, поросшим густо, а потому для сидящих в штольне — безопасным. Через этот мизерный, сияющий солнечным лучом проломчик заглядывала в подземелье весна, дышала свежесоленым ветерком недалекого озера Актуз.
Жванок выслушал переданные Улькой соображения Комитаса и распорядился:
— Нехай идет, коли так. Уйдет, а мы отряд на всяк случай уведем в другое место.
— Значь, так! — говорил Улька сбившимся в кружок — голова к голове — Комитасу, Ване Холодкову и Гнаше Отцову. — Его, этого Ануфрия, одного отпускать не будем. Мы так вот втроем и поведем его. А вы тем самым временем сниметесь с этого места. Короче, дислокацию, что ли, поменяете. Ежели чего, чтоб...
— Ежели мы, — пробубнил Ваня Холодков, — его провожать пойдем, ничего такого бояться лишнее.
— Вот-вот, — подпрягся Гнаша, — я его опять же привяжу до себя ремушком. Куда ему деваться?
Ануфрий, сидевший тут же неподалеку, видать, почувствовал, что о нем заговорили, стал украдчиво вытягивать шею, ухо вострить. Так ему хотя бы словечко поймать желалось.
— Че ухи-то развесил, че? — повернулся к Ануфрию Гнаша Отцов. — Придет час, и все узнаешь, скажем положенное тебе знать, скажем!
Ануфрий отвернулся, зевнул, мол, мне ваши секреты вовсе ни к чему. Видом своим он без устали всем, особенно конвою своему, показывал, что он под напраслиной, под зряшным подозрением. Мало ли зачем крестьянину отлучиться со службы пришлось? Может, он до жинки своей молодой сбегал в неурочный час. Попробуй докажи теперь, что не так. Жинка в Святынях. А на всех путях-дорожках сегодня уже хозяйнует не Влас Жванок и даже не рогатенькие кайзеровцы, а сам Варавка с корешом своим, Гривою. Так-то...