Маруся спала, когда они, вымыв казанок, опустили туда и залили родниковой водою рыбу. Она была неживою. Спас-рыбка гибнет в первые же секунды пребывания на воздухе.
— Гляди, Павел, в следующий раз попробуешь сам варить, — окликнул вновь задремавшего мальчика Евграф.
Павлуша сел на табурет и уставился на казанок: вода начинала закипать.
— Гляди в оба. Я выключу примус, как только рыбки начнут, словно живые, двигаться в кипятке, — предупредил Руснак.
Тут как раз на этих словах вода забулькала.
— Гляди-ка, глянь ты! — зазвенел голоском Павлуша. — Они совсем как живые!
Этот крик и разбудил Марусю. Она приходила в себя, словно после обморока.
— Мамочка, мамочка! Сейчас он тебя лечить станет.
Руснак сквозь марлю выцедил навар в литровую кружку и поставил ее, ароматно дымящуюся, на стол.
— Сейчас остынет, будешь пить, Маруся.
— Не выйдет, наверное, Граня!
— Выйдет, мамочка, выйдет, — уверял ее Павлуша, опустившись у ее тонких ног, обнимая Марусю за слабые колени.
— Павел, а ты давай рыбку ешь, — пригласил Евграф. — Только осторожно, костей там полно.
Павлуша набросился на угощение. Ел, облизывая пальцы, урча, словно котенок.
Маруся нерешительно протянула руку. Коснулась эмалированной кружки. Горячая. Надо подождать. Руснак принес глечик и перелил отвар в него. Маруся поднесла глечик к лицу и чуть не уронила: Руснак успел подстраховать. Потом она, не поднимая глаз, припала к глиняному краю кувшина и стала пить, пугаясь своей отваги.
Через неделю Маруся уже сидела на том самом камне, куда слетела из прошлой жизни Руснака. Она неотрывно глядела в ту сторону, куда уходил Евграф на работу. Он охранял море от воровства. Глушили рыбу, тоннами она гибла — мелкоту воры не брали. А взрывать было чем. По балкам да каменоломням пооставалось много такого, что могло взрываться, да еще как...
А Спас-рыбку для Маруси ловил и готовил все чаще Павлуша. И никогда он не вытаскивал из моря больше положенных трех золотых рыбок. Маруся и сама уже могла себе приготовить отвар, но Павлуша ей этого не позволял делать. Сам управлялся. Не сводил с Маруси глаз, пока та пила зелье, лишь после принимался есть вываренных в родниковой воде рыбок.
Евграф возвращался с ночи. От недавнего напряжения болела голова. Прибоем шумело в ушах. Ночью схватили троих. Глушили рыбу. В самом населенном месте. Как раз над ямами, где рыба зимует, мимо которых идет на нерест и возвращается с него. Сколько молоди загублено! Беда...
Руснак шел налегке. Прихватил с собою браконьерский сачок. Павлу пригодится. Пойдет грести в лиман креветку. Подумал и загреб прямо тут же, у берега. Мимоходом набрал килограмма полтора прыгающих словно кузнечики рачков.
Впереди у камней, там, где обычно Павлуша берет золотую рыбку, замедлил шаг. Почудился голос. Вроде кто-то плачет. Приблизился. Окликнул. Из-за плоского камня показалась макушка со спутанными волосами — Павел. Постричь бы его, да ножницами не хочется уродовать мальца. В райцентр отвезти времени пока нет...
— Ты плакал?
— Нет. Я вообще не плачу.
— А почему глаза красные?
— Натер кулаками.
— Оса ужалила, да?
— Я поторопился.
— Я же учил тебя, как надо ловить осу.
— Я забыл черпачок, а в ладонях воды мало получается. Вроде залил гнездо, взял двух мокрых, а третья вылезла из норки и ка-ак жахнет в палец!
— Ну ничего. От этого не умирают.
— А то я не знаю, отчего умирают.
— Знаю, что знаешь, а как же, Павел. Многое ты в этой жизни успел узнать...
Евграф примолк, рассматривая стоящего перед ним мальчишку. Евграф думал о том, о чем часто думал в последние дни: надо бы объединиться. Ему с ними. Руснаку с Марусей и этим человеком. Для них это важно, повеселей бы в жизнь посмотрели. Важно. Руснак думал над этим, казалось бы, простым делом уже немало дней. Думал, не приходя к определенному решению. Боялся. Возможно, если бы прибилась к его порогу иная женщина, пусть даже с этим же мальчишкой, с Павлушей, которого Руснак, всю жизнь бездетный человек, полюбил моментально, возможно, Евграф так тяжко не сомневался. Маруся пришла из того Руснакова прошлого, когда он был очень несчастлив, когда впервые в жизни явилась к нему мысль, даже не просто мысль, а сознание: семья не для него; женщины, с которыми он соединяется, не находят с ним не только счастья, но и простейшего покоя души. Маруся для Руснака больше, чем просто давняя добрая знакомая. Маруся свидетельница его бед. Бед его молодости. Маруся добрый страж его молодости. Чистый гений. Одно время Руснак настойчиво думал: женись он в свое время на этой женщине, все бы наверняка обернулось иначе. Но с течением времени — тихого довоенного, а особенно в долгие месяцы сидения в катакомбах, Евграф окончательно уверился: нельзя было ему связываться не только с Софкой, но и с другими после нее... Дело ведь не в них несчастных, а в нем. Он в себе несет этот рок. Как хорошо, что Маруся — этот чистый и бескорыстный человек — миновала его. Как хорошо, что у него всегда не оставалось ни малости сил, чтобы полюбить Марусю. Случись такое — возможно, не было бы Маруси. Ведь как получилось с той, последней, которая, как показалось Руснаку, сможет осчастливить его и себя семейным ладом, сможет родить ему дитя: мальчика или девочку — какая разница? Не успели срастись, только приживились друг к другу, — война. Руснака, еще с гражданской после контузии страдавшего тяжелейшими приступами головной боли, на фронт не призвали. Он сам отправился партизанить. Отправился, а последняя его жена — следом. Не прогонишь ведь. Взрослый человек... Нет ничего страшнее, чем под землею хоронить, в катакомбах-то этих. Зарекся Евграф тогда: если выберется к свету живому, никогда больше ни к одной женщине не подойдет с семейными намерениями. Жестокий то был зарок. Ведь вышел Руснак на свет божий еще крепкого мужского возраста.