— Чем это вы сдабриваете кофе? — поинтересовался Олисава.
— Секрет фирмы! — засмеялся Руснак. — Но вам, так и быть, откроюсь. Полынь. Немножко полыни. Тонизирует, нервы успокаивает. Вот так...
Владимир возвращался в Чернокаменку, не торопясь, словно погружался вместе с машиной в тихую безбрежную ночь.
Подъезжая к дому отдыха, прежде всего отыскал свое окно. Оно светилось, значит, можно войти. Каково же было удивление Олисавы, когда в кухне он увидел Диану, а не Тритона.
— А где Павел?
— Ваш друг исчез, — сказала Диана и поднялась с табурета.
— Уже уходите? — растерянно спросил Олисава, понимая, что между его гостями произошла размолвка.
— Я вас ждала потому, что мой кавалер бежал вместе с ключом. А у вас, насколько мне известно, второго ключа нет.
— Спасибо, — ответил Олисава и затоптался неловко. — Может, чаю попьем?
— Вообще-то мне пора идти, завтра рано вставать.
Но Олисава уже ставил чайник, доставал сыр, колбасу, варенье. Потом сел напротив.
— Вы что, — наконец спросил он, — поссорились?
— Из помолвки вышла размолвка! — горько ответила Диана и вдруг отвернулась.
Олисава успел заметить, как налились обидой ее глаза.
— Ничего, пустяки. Милые ссорятся...
Диана перебила:
— Я знаю другую поговорку: пришел милый, повалил силой!
Олисава смутился. Сказал поспешно:
— Чайник закипел. Давайте чай пить...
— Да нет, мне, пожалуй, пора.
«Охламон! — подумал Олисава. — Такую девушку упускает! Совсем в людях не разбирается».
Диана достала из сумочки тонкую шерстяную кофту, надела и вышла.
У ФЕЛЮЖЬЕГО НОСА
К концу дня подул береговой ветерок. Не ветер, а так себе, но к закату, густо-розовому, воды в заливе стало меньше. Владимир даже на пляж спустился. В самом деле, отлив. Обнажились подводные камни.
Валентин пригласил Олисаву на рыбалку. Владимир согласился сразу же, как только узнал, что пойдет и Демидушка. Похоронив отца, Владимир как бы забыл о существовании старика. И теперь, услыхав его имя, неожиданно остро захотел с ним повидаться. Он почувствовал, что из близких остался лишь этот странный человек. Вдруг стало невыносимо тоскливо без Демидушки. Владимир поднялся из-за столика, у которого с Валентином коротали вечер за чаем, шагнул к машине, чтобы немедленно ехать в Мужичью Гору, в больницу. Валентин разгадал его намерения:
— Старик уже тут. Заночевал у Васи Конешно. Завтра ни свет ни заря объявится. Чего суетиться?
Рано утром Олисава проснулся от глухого шума. Немного штормило. И Владимир подумал, что в такое волнение он, пожалуй, в море не пойдет. Укачает. Сам намучается и людям порыбалить не даст. Посмотрел на двуглавую дрофу и стал засыпать. Тут и постучали в дверь.
Владимир поднялся, открыл.
— Валентин Антонович, этава, обещался взять меня по бычки, — говорил извинительным тоном Демидушка.
И пока он говорил, Владимир рассматривал его, сутулящегося, седобородого. Был он в дождевике и парусиновых брюках, в высоких резиновых сапогах.
Старик узнал Владимира, протянул руку, заулыбался.
Вышел Валентин.
— Извините, — он уже был одет, — проспал я сегодня. Ночью пришлось ходить к первому выступу. Показалось, что балуют. Уснул часа два назад.
Олисава и не слышал, как Валентин выходил и возвращался.
— На моторке пойдем или веслами? — спросил Валентин.
— Я не пойду, — ответил Владимир. — Погода не для меня. Укачает.
— На веслах, наверное, лучше, — ответил Демидушка.
— Пойдем на веслах, меньше рыбу пугать, — согласился Валентин и потащил с крыши пару распашных. Уходя, предупредил Олисаву:
— Часа через два с половиной вернемся, погода немного не та.
Владимир видел: вода в залив вернулась. Он стоял на пороге, глядел, как Демидушка и Валентин выгребают против ветра. Смотрел на старый слип, где виднелись фигурки мальчишек, ловивших с причала и с полуразрушенной фелюги. Точно такая же стоит во дворе, где поселился Колчедан. Зайцев списал ее на дрова. Колчедан едва успел перехватить. Продали за полсотни, но с условием, что художник не будет спускать фелюгу на воду. Владимиру вспомнилось, как говорил Колчедан, что оборудует фелюгу под жилье для гостей. Приезжай, мол, пущу ночевать. Внутри, в машинном отделении списанной фелюги, пахло нефтью, было черно. В жилом отсеке лежал столетний мусор. Переборок почти не осталось. Но, зная золотые руки Колчедана, Владимир не сомневался, что со временем в фелюге можно будет ночевать. Ему, как мальчишке, захотелось этого. «Приеду, поселюсь в ней навсегда, Небось не выгонит».